Родники рождаются в горах

— Я дал слово отдать дочь за Гаджи. Они не хотят откладывать дело в долгий ящик. Так что приготовь все, что нужно для дочери.

— Вай, что ты говоришь? Зачем так спешить? Как мог дать слово, даже не намекнув дочери?

— Не твое дело. Слушай, что говорят. Я дал слово и, пока жив, обратно не возьму.

— Вай, не знаю… Умно ли ты поступаешь. Подумай. Ведь у тебя одна дочка. И времена теперь другие.

— Какие времена! Что теперь — отцы не в счет? Это ты хочешь сказать?

— Нет, но все же теперь спрашивают согласия у дочери. А ты, как в старое время, — сам решаешь. Вот и соседка Субайбат просит нашу девочку для своего Рашида. И Сидрат его любит. И нам он будет как сын.

— Я не женю дочку, а замуж выдаю. А Рашид — кукай.

— Чем же не угодил тебе Рашид? У них семья хорошая, и соседи они добрые. За много лет мы друг другу злого слова не сказали. И Сидрат его любит.

— Какие там еще любови. Я сам знаю, кого ей любить. Сказано тебе, Гаджи — мужчина, а Рашид — кукай.

— Ох, не знаю, Омар. Не одобряю я твой поступок. Да и рано Сидрат замуж. Она еще в школу ходит. А там, бог даст, и учиться поедет, как другие девушки.

— Школу она скоро кончает. А насчет института пусть они с мужем решают.

— Не знаю, не знаю, Омар.

— Зато я знаю, — заключил разговор Омар. — Сказано тебе, приготовь все к свадьбе.

…Сидрат стояла, зажав руками рот, чтобы не закричать. «Отец, не губи меня. Не выдавай за нелюбимого», — хотелось ей просить, умолять отца. Но она стояла неподвижно: слишком хорошо она знала его характер.

Сидрат не могла оставаться дома и побежала на свое любимое место к ореховому дереву. «Лучше умереть», — шептали ее губы. И дерево, которое знало ее с детства, отвечало глухим ропотом: «Не сдавайся, Сидрат. Сама решай свою судьбу».

Потекли тяжелые дни. Сидрат осунулась, под глазами появились темные круги. Тетя Рахимат и бабушка Сайгибат смотрели на нее с опаской, как на тяжелобольную, боялись отпускать из дому, говорили при ней шепотом:

— Вай, вай, дочь моя. Угораздило же тебя уронить фотографию, — покачивала головой Рахимат.

— Откуда я знала, тетя Рахимат, что так получится. Лучше бы в тот день меня убила молния.

— Ой, золотце, большой грех говорить такие слова. Может, отец еще изменит свое решение. Ведь в душе он не такой уж зверь. И за что только он невзлюбил Рашида? Парень хоть куда. Добрый, ласковый. Я и сама полюбила его, — говорила Рахимат, вытирая глаза.

— Мне теперь все равно. Хуже смерти не будет. Пусть отец радуется моему горю.

— Вай, вай, не разрывай мое сердце. Попробую еще поговорить с отцом.

— Ничего не выйдет, — безнадежно ответила Сидрат.

С детских лет она была воспитана в покорности. Она видела, что и Рахимат и мать Омара дрожали, когда он приходил, говорили при нем вполголоса. Омару нравилось, чтобы от звука его шагов все в доме трепетали. За это не любила мужа мать Сидрат, хотя во всем повиновалась ему и ничем не выдала того, что чувствовала.

Когда в дом пришла Рахимат, вторая жена Омара, она тоже подчинилась мужу. И только сейчас, впервые, встав на защиту неродной дочери, осмелилась перечить ему.

Но ее уговоры не помогали. Омар и слышать ничего не хотел. У него были свои понятия о чести, и он крепко держал «мужское» слово, данное Гаджи.

«О, если бы здесь был Рашид. Он бы нашел выход, — убивалась Сидрат. — Как он сказал тогда, на лугу: «Я во всем буду тебе опорой». Но любимый был далеко.

Однажды, когда Сидрат, понурившись, шла по воду к источнику, она столкнулась с Гусейном. На этот раз он не шутил, не улыбался. Глаза его смотрели на девушку с упреком.

«Он осуждает… — больно укололо Сидрат, — думает, наверное, я сама дала согласие. — Она почувствовала злость к Гусейну: — И он тоже не понимает меня», — и хотела пройти мимо. Но Гусейн взял ее за рукав:

— Тебе письмо, Сидрат.

— Давай, если есть, — ответила Сидрат безучастно.

Даже письмо от любимого не могло теперь обрадовать ее.

— Не дам. Ты, оказывается, не стоишь его. Он тебе верит, а ты смеешься над ним.

— Дай аллах, чтобы твое сердце всю жизнь так смеялось, как мое сегодня, — не выдержала Сидрат.

— Кто же тебя заставляет? — усмехнулся Гусейн, еще не веря…

— Отец.

И тут Гусейна взорвало:

— Тебя ведут к скале и бросают в пропасть, а ты молчишь. И с таким заячьим сердцем думала связать жизнь с мужественным солдатом. Нужно было сразу признаться, что ты трусиха. А я-то думал…

— Хватит, Гусейн, — оборвала его Сидрат. — Не сыпь соль на рану. Мне и так нелегко.

— Ладно, бери письма, — смягчился Гусейн. — Уже три накопилось. Я от злости не отдавал тебе. А вчера получил телеграмму от Рашида. Беспокоится, не заболела ли.

— Ох, лучше бы я умерла, — и Сидрат прижала к себе письма.

— Ты получила аттестат зрелости? — уже деловито спросил Гусейн.

— Сегодня получу, — уныло проговорила Сидрат.

— А свадьба в четверг…

— Так быстро? Откуда ты знаешь? Не может быть! — воскликнула изумленная Сидрат. От неожиданности она выпустила из рук кувшин. Но ни она, ни он не обратили на это внимания.