Родники рождаются в горах

— Я сегодня был у твоего жениха Гаджи, — пояснил Гусейн. — Хотел с ним договориться, чтобы оставил в покое девушку моего друга. Я думал, что имею дело с горцем, а оказалось — с бараньей тушей. «Я, — говорит, — тоже ее люблю и буду жениться». Гусейн передразнил Гаджи.

— Сидрат, а ты помнишь «Бэлу» Лермонтова?

— Ну и что?

— Так вот, Азамат украл Бэлу для Печорина. А я украду тебя для Рашида.

— Да ну тебя, — отмахнулась Сидрат.

— Нет, я серьезно. Посажу в поезд, а Рашиду отправлю телеграмму: встречай драгоценный груз.

— Ой!

— Что, не согласна? Ты не думай, что я сгоряча… Я все продумал. Дело осталось за тобой. Ну, решайся.

Гусейн смотрел на девушку не отрываясь. Глаза Сидрат, блеснувшие было надеждой, снова потухли.

— Отец убьет меня.

— Заяц первым попадается охотнику, — не отступал Гусейн.

— А отец?

— А что отец? Пошумит, пошумит да и простит. Что ему остается делать. Ну?..

— А что я должна, Гусейн… — голос у Сидрат дрогнул. В нем были и страх и надежда.

— Вот это другой разговор, — обрадовался Гусейн. До этого он хоть и говорил уверенно, а все-таки сомневался. — Слушай мой план, — горячо зашептал он. — Приходи завтра вечером на дорогу. Мы спустимся на шоссе, проголосуем и на попутной машине — в город. А там на поезд. Деньги у меня есть.

— Прямо так сразу, — неуверенным голосом спросила девушка. — Ни с кем не простившись? Не смогу я…

— Тогда пеняй на себя, — сказал Гусейн сурово и ушел. Когда он оглянулся, Сидрат все так же стояла на дорожке и смотрела ему вслед.

— Я буду ждать, — крикнул он и, не дожидаясь ответа, спрыгнул с холма вниз на дорожку, ведущую к аулу.

А Сидрат осталась одна. Все в ней было взбудоражено. «Решайся», — словно говорил ей кто-то. «А как же бабушка, тетя Рахимат, отец?» — мелькала растерянная мысль.

В эту ночь она не могла уснуть, все думала, думала… То ей виделся длинный поезд, вот он подходит к вокзалу, а за окном в толпе — радостное лицо Рашида. То это лицо сменялось другим, перекошенным злобой, и грозный голос отца кричал: «Ты опозорила меня. За это я убью тебя!»

Кинжал, который она видела с детства на стенке, на ковре, и который никогда не вынимали из ножен, навис над нею. Сидрат вскрикнула и закрыла лицо руками.

— Что с тобой, доченька? — перепугалась бабушка и, спустив ноги с постели, прислушалась.

Сидрат хотелось броситься к бабушке, как в детстве, забраться под одеяло и, прижавшись к ней, всхлипывая и утешаясь, все рассказать. Но тогда бабушка обязательно начнет плакать и они с тетей Рахимат ни за что не выпустят ее из дому.

Поэтому Сидрат ничего не ответила бабушке. Она притворилась спящей и, затаив дыхание, ждала, когда бабушка снова уснет.

Лежа в постели в темной комнате, она вдруг подумала о матери. А подумав, почувствовала обиду на нее. Как мать была нужна ей сейчас, в эти дни. «А ей, видно, никто не нужен, кроме Алибулата. Она даже не знает, что отец хочет насильно выдать меня замуж».

Если бы мать была с нею, Сидрат просто положила бы голову ей на колени, уткнулась в подол ее платья, пахнущего клевером, и рассказала обо всем. А потом они бы сидели, обнявшись, как две сестры, старшая и младшая. И ничего не говорили — просто сидели рядом — плечо матери чуть выше дочернего плеча — и все стало бы ясно и понятно. А может быть, все было бы не так. Может быть, мать стала бы плакать и метаться по комнате и просить Омара пожалеть дочь, как тогда, когда Сидрат была маленькая, и Омар все равно разлучил их. Сидрат помнит глаза матери, которые молили о пощаде, и глаза отца, отталкивающие эту мольбу. И она подумала: может, это и к лучшему, что мать ничего не знает… Сидрат почувствовала жалость и нежность к матери. Ей захотелось увидеть ее во что бы то ни стало. Она привстала на кровати, опираясь на локоть. Прислушалась — тишина. Встала, накинула на плечи платок, осторожно открыла дверь на веранду.

На дворе было темно. Юный месяц исчез с неба. Только вяло перемигивались звезды. Слышен был голос совы, кричавшей где-то в скалах.

Девушке стало страшно. Пока она шла к воротам, колени у нее дрожали. Она старалась не слышать этого крика со стороны гор, но он лез в уши, как бы предупреждая: «Берегись, Сидрат!»

Проходя мимо соседнего двора, она вспомнила ту ночь, когда прощалась с Рашидом. Вспомнила детство, их дружбу и услышала рядом его голос: «ну чего ты боишься темноты? Какая разница — день или ночь. Ночью все то же самое, только солнышко отдыхает». И верно, подумала Сидрат, вот груша у забора, она та же самая, что и днем. Только тень от нее гуще. И забор тот же самый. Только белее. Это так кажется, потому что вокруг темно. И трава та же самая. Только холодная и мокрая. Это потому, что роса и солнышка нет. Сидрат нагнулась, сорвала травинку, пожевала ее и, успокоенная, смело зашагала в соседний аул.

Но чем ближе подходила она к дому Алибулата, тем меньше храбрости оставалось в ней. Словно она растеряла ее, пока шла. Вот и дом, который ей нужен. В саду на траве — квадрат света, падающего из окна. Значит, там еще не спят.