Родники рождаются в горах

Стучали колеса. За окном было небо и трава. И столько простора, что легко кружилась голова. Где-то в соседнем купе звучал смех. По узкому проходу шла проводница с подносом в руках; в стаканах тонко звенели ложки. Дверь купе была открыта, и Сидрат все вертела головой, смотря то в одно окно, то в другое.

И вдруг, загораживая окно, в проходе засновали люди. Что-то тревожное было в их движениях, и девушка почувствовала смутное беспокойство. До нее донеслось слово — война. Какая война? Но уже, оттолкнув ее, выскочила из купе Ольга Петровна. Сидрат растерянно встала и пошла за ней.

Пассажиры собрались у репродуктора.

— О чем он говорит? Какая война? — спросила Сидрат шепотом, кивая на репродуктор.

— Гитлер напал на нас, — тоже шепотом ответила ей незнакомая девушка.

И когда Ольга Петровна, запустив пальцы в свои чуть тронутые сединой волосы и покачивая головой, как тетя Рахимат, когда случится беда, забормотала что-то, Сидрат смотрела на это как ребенок, который все еще не понимает, что случилось.

— Костя, наверное, уже ушел, — медленно проговорила Ольга Петровна, смотря сквозь нее.

— А Костя, это кто?

— Костя — мой муж. Он военный врач.

— Нет, нет, — вскрикнула Сидрат, чувствуя, как страх начинает захватывать ее, и пытаясь от него отстраниться. — Ты же сказала, что он с цветами встретит тебя.

— Ах, до цветов ли теперь, — отмахнулась Ольга Петровна и добавила задумчиво: — Наверно, Костю уже не застану.

Словно током ударило Сидрат: «А вдруг и Рашид?.. Нет, не может быть». Поверить в это было слишком страшно.

А поезд уже подошел к вокзалу. Пассажиры с чемоданами выстроились в узком проходе. Они толкали друг друга; каждому хотелось скорее увидеть близких.

За окном — толпы. Сидрат никогда в жизни не видела столько народу. Даже во время свадеб и похорон.

Все бегали, кричали, будто где-то пожар. Ольга Петровна приникла к стеклу. Глаза ее бегали по перрону, как птицы, потерявшие птенцов. И так же ощупывали толпу глаза Сидрат.

— Ольга Петровна, Рашида нет. Что делать? — закричала она, ломая пальцы.

— И Кости, — отвечала Ольга Петровна, увлекая ее на перрон.

Вот и перрон опустел. На платформе остались только две женщины — Ольга Петровна и Сидрат. Они все озирались, все боялись уйти, все ждали…

— Пошли, — наконец сказала Ольга Петровна и взяла чемодан.

— Куда?

— Ко мне домой. Не оставаться же тебе здесь, на вокзале. А там что-нибудь придумаем. Поищем Рашида.

Сидрат не помнила, как они добрались до дома: на чем-то ехали, переходили какие-то площади и дворы. Когда Ольга Петровна открыла дверь в квартиру, девушка онемела: никогда в жизни не видела она такой красоты. Сидрат смотрела на блестящие узкие дощечки, из которых были выложены полы, и боялась на них ступить.

— Входи, входи, Соня, — улыбнулась Ольга Петровна. Она бросила чемодан в передней и побежала в комнату искать записку. Записка лежала на подушке. Ольга Петровна пробежала ее глазами и тихо опустилась на кровать.

— Что-нибудь случилось? — наклонилась над ней Сидрат.

Ольга Петровна не отвечала. Казалось, она и не слышала вопроса. Девушка подняла с пола записку и положила ее на стол. Ей бросилась в глаза подпись: «Твой бесстрашный пионер Костя Орлов». «Почему пионер? — удивилась она. — Ведь пионеры — это дети. А может, в городе все по-другому». Она хотела спросить об этом у Ольги Петровны, но не решилась.

Внизу синими чернилами была нарисована река, бурная, как у них в горах, возле реки — женщина. А над ней большая птица, похожая на орла.

«Где же Рашид? Неужели уехал так же, как и Костя?» — и собственное положение показалось Сидрат настолько отчаянным, что она громко зарыдала.

— Соня, ты чего? — спросила Ольга Петровна, очнувшись. Она взяла записку и снова прочла ее. — А знаешь, — сказала она растроганно, — когда мы жили в Осетии, местные жители прозвали меня «белогривый жеребенок». Косте это понравилось. С тех пор он всегда меня так называл.

Ольга Петровна говорила задумчиво, глаза у нее грустно улыбались, а голос звучал ласково. Видно было, что ей очень хотелось вспоминать.

— Мы и познакомились в Осетии. Я приехала туда по назначению, прямо из техникума. А Костя там работал врачом. Веселый такой, а в деле серьезный. И смелый: на любой риск шел. Все его любили. Мне хотелось быть там, где он. Когда он дежурил, я менялась с девушками… Он намного старше меня, и я скрывала свои чувства, стеснялась. А может, боялась: вдруг оттолкнет. То я хоть надеждой жила, а так и надежды не останется. А он ничего не замечал. Ходил себе из палаты в палату да посвистывал. И вот однажды мы с ним случайно столкнулись на берегу Терека. Костя увидел меня и запел:

Над волнами Терека
Голубка тужит.
А орел над нею
Кружит и кружит.

Я осмелела и говорю: «Глаза у орла, видно, плохо видят». Он меня сразу понял: «Глаза у меня, — говорит, — прозорливее, чем у орла». Ольга Петровна замолчала, вспоминая.

— А потом что было? — спросила Сидрат, краснея.