Родники рождаются в горах

Сидрат уже отчаялась найти Рашида и ходила на вокзал просто так, чтобы не оставаться одной: все-таки на людях легче. Только иногда ее сердце вздрагивало и комом подступало к горлу. Ей казалось, что там, в толпе… Но это был обман. Она чувствовала себя никому не нужной, лишней в этом встревоженном городе и вообще на свете. И тогда она решила ехать на фронт.

— Ольга Петровна, я поеду на фронт, — сказала она как-то вечером.

— Зачем?

— Рашида искать. Ну и… воевать.

Ольга Петровна оглядела ее с ног до головы, словно оценивая, на что она способна, и сказала:

— Зря ты, Соня, думаешь, что тот, кто в городе, не воюет. Знаешь что, иди к нам в госпиталь. Нам людей не хватает.

— Что я умею, — грустно сказала Сидрат.

— Будешь помогать нам, а вечером учиться на курсах медсестер.

— Хорошо, — согласилась Сидрат.

Так она стала санитаркой. Так ее жизнь снова дошла до поворота, а за ним открылся новый неизведанный путь.

Война подступила к городу. Больницы уже не вмещали раненых, и под госпиталь стали занимать школы.

Сидрат и Ольга Петровна не знали отдыха, но и усталости не чувствовали. Так до поры до времени напряжение не дает человеку свалиться. Спали без снов, ели наспех. Почти не вспоминали ни Костю, ни Рашида: от них по-прежнему не было вестей.

А раненых везли и везли. Обе женщины теперь совсем перебрались в госпиталь. Когда Сидрат в первый раз пришла сюда, она еле удержалась, чтобы не упасть: в ноздри ударил запах крови и тления. Теперь она привыкла к этим запахам и спокойно выносила тазы после операции. Вот и сегодня. На стол положили раненого. Ольга Петровна закрыла маской лицо, оставив только глаза.

«Пинцет, зажим, тампон», — командовал врач. Голос звучал отрывисто. Первое время девушка путала инструменты, но теперь привыкла. Не отрываясь, следила она за руками Ольги Петровны. Операционный стол был занавешен простыней, и вдруг Сидрат увидела на ней чью-то большую тень. Кто-то приоткрыл край простыни (Сидрат увидела распахнутую шинель и странно знакомое лицо), улыбнулся и на цыпочках вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

«Почему такое знакомое лицо? Где я его видела?» — пыталась вспомнить Сидрат.

А Ольга Петровна не заметила вошедшего. Когда операция кончилась, Сидрат выглянула в коридор. Человек в распахнутой шинели сидел среди больных. Но, увидев медсестру, сразу поднялся.

— Надолго? — спросил он, кивая на дверь.

Сидрат открыла рот, чтобы ответить, да так и осталась стоять. Потом она отступила, толкнула спиной дверь и закричала: «Константин Александрович!»

— Тсс, — мужчина приложил палец к губам. — Не так громко. Давайте сначала выясним один волнующий вопрос: откуда вы меня знаете?

— Да я же Сидрат, — удивилась она его недогадливости и, спохватившись, пояснила: — Ольга Петровна мне о вас рассказывала. Я с ней живу теперь.

Сидрат смотрела на него испытующе, сравнивая его, живого, с фотографией на стене.

— Соня! — донеслось из операционной. — Что ты там застряла? Здесь раненые, а ты… — И, выглянув, Ольга Петровна застыла на пороге.

— Ты ранен? — Это были ее первые слова.

— Меня пуля боится. Будь готов, всегда готов, твой покорный пионер Орлов, — и мужчина, вытянувшись, отдал ей честь.

Ольга Петровна, не обращая внимания на раненых, которые смотрели на них с любопытством, уткнулась лицом в его шинель.

— Никуда я тебя не отпущу, — шептала она, обнимая его.

А мужчина гладил ее по голове и все повторял: «Оленька, Оленька…» Его лицо, некрасивое, с грубой обветренной кожей, с резкими складками морщин, стало мягким, покорным.

На стол уже положили нового раненого. И Сидрат тянула Ольгу Петровну за рукав.

А та все повторяла: «Сейчас, сейчас», — и глядела, глядела на мужа.

Потом она подошла к раненому, потрогала его ногу, посиневшую, безжизненную и покачала головой.

— Тут нужна мужская рука. Поможешь? — виновато обратилась она к мужу. Он взглянул на часы, вздохнул и рывком скинул шинель. Одна ее пола соскользнула на пол, и кто-то из раненых заботливо поднял шинель и, сложив, повесил на спинку стула, словно хотел этим малым вниманием, единственным, чем мог, выразить свое уважение и свою невольную вину за то, что они, больные, мешают родным людям хоть немного побыть вдвоем.

В операционной Константин Александрович осмотрел раненого, взял в руки инструмент. Пальцы у него были короткие и широкие, а движения четкие и уверенные. Вскрыв рану, он посмотрел на жену. Она взяла скальпель и подала ему. Он раздвинул ткань и снова посмотрел на нее, как бы спрашивая. Она молча кивнула. Так переговаривались они глазами, и Сидрат чувствовала: этого им достаточно, чтобы прекрасно понимать друг друга.

«А вдруг сейчас откроется дверь и войдет Рашид», — подумалось ей. И она стала подбирать самые нежные, самые необыкновенные слова, которые она ему скажет.

Операция наконец кончилась. Константин Александрович обнял жену за плечи:

— Ну, выдели своему мужу 20 минут.

— Костя! Ты уезжаешь? — Она не хотела, отказывалась верить.

Он помрачнел и снова взглянул на часы.

— Оля, ты же не ребенок, — сказал он мягко, — война есть война.