Родники рождаются в горах

…Джамиля — последняя, младшая дочь Чакар — любимица Сидрат. Четыре года назад она приняла роды у Чакар, которая, оказывается, тогда уже была больна. Девочка родилась здоровенькая. Гусейн созвал гостей. Сидрат попросили, чтобы она дала ребенку имя. «Спасибо за уважение, — поклонилась тогда Сидрат и, взяв ребенка на руки, решила сразу: — Джамиля. Если вы не против…» — «Джамиля, Джамиля!» — закричали дети, прыгая вокруг них. За ними в пляс пустился и Гусейн. «Джамиля, Джамиля», — приседал он, ударяя единственной рукой по колену. А потом протянул руку, словно желая поднять Чакар с постели, но она только покачала головой: «Пригласи лучше Сидрат».

Как они смеялись тогда, как кружились по комнате: вперемешку — дети и взрослые. Как с подушек, поднятых высоко, смотрели на них счастливые и влажные, глубоко запавшие глаза Чакар… Кто мог подумать тогда…

А сегодня она, Сидрат, возвращается с похорон. Казалось, весь мир должен оплакивать смерть матери четверых детей. Ко природа как ни в чем не бывало улыбалась весне. Пели птицы, подрастала трава, распускались листья и молочные колосья, как ребятишки, тянулись к солнцу. Где-то блеял ягненок. Потерянной нежно. Наверное, звал мать. «Куда она исчезла? — подумала Сидрат, озираясь вокруг и чувствуя, как в ней поднимается жалость к этому затерявшемуся ягненку. — Если пошла с отарой в горы, то вернется, никуда не денется», — успокоила себя Сидрат. Она шла мимо домов, запрятанных в садах, и плач ягненка затихал вдали. И теперь слышался ей голос Джамили, плачущей по матери.

Быть врачом и сознавать свое бессилие. Видеть глаза, которые ждут помощи, и чувствовать свое бессилие. Проклятый рак. Вырвать бы тебя как этот сорняке корнем. Она в сердцах пнула ногой жирный, самодовольный стебель.

Перед ней встало лицо Чакар, такое, каким оно было до войны. Ведь они росли вместе. В одну школу бегали, а летом — в поле. Ей первой поведала Сидрат о своей любви. Правда, иногда втайне они завидовали друг другу: нарядам, красоте. Но и это прошло, когда стали матерями.

А как радовалась Чакар, когда Сидрат с дочерью вернулась с фронта. Прослышав об этом, прибежала в дождик, в галошах на босу ногу и, спеша (Сидрат улыбнулась, вспомнив об этом), потеряла одну галошу в саду.

Нет больше Чакар. Не забежит она в больницу, ведя за руку Джамилю, не стукнет в окно, не поманит рукой, не станет быстро-быстро шептать на ухо аульские новости.

О болезни ее узнали слишком поздно. И операция, сделанная в Махачкале, продлила ей жизнь только на год. Последние месяцы одышка мешала ей спать. И днем и ночью она полусидела на постели, опираясь на подушки, сразу состарившаяся, измотанная болезнью.

Сидрат мучила мысль, что не успела она попрощаться с подругой. А тут еще женщины сказали, что Чакар очень ждала ее, хотела что-то важное сказать перед смертью…

Снова и снова видела Сидрат плачущее лицо Асият, окаменевшего Мусу с закушенной губой. В ушах звенел тонкий голосок Джамили: «Тетя Шидлат, я боюсь».

И Гусейн, его вздрагивающие плечи и беспомощно повисший пустой рукав, который он забыл заправить в карман. Время не пощадило его: война, ранение, а потом болезнь жены сильно состарили его. Разве это тот веселый, отчаянный парень, который носил ей письма от Рашида и говорил, что, будь он на месте друга, обязательно украл бы ее.

Разве это тот Гусейн, который так ловко устроил ее побег из дома. Виски его побелели, морщины лежат вокруг глаз, как круги на пне дерева. По кругам узнают возраст дерева, по морщинам — сколько страдал человек.

А дети! Четверо сирот. Что он будет делать с ними? Ведь и его мать и мать Чакар давно умерли. А как мечтала Чакар увидеть Мусу агрономом, а Асият — врачом. Почему, почему умирают молодые?!

Ночью Сидрат мучили кошмары. Она заставляла себя проснуться и лежала, ожидая рассвета, боясь заснуть снова.

Встала рано и, не притронувшись к еде, пошла на работу. Когда подходила к воротам больницы, из-за гор выкатилось солнце. Оно было такое огромное, праздничное, что Сидрат остановилась, пораженная. Оказывается, ничего не изменилось. Одни умирают, другие рождаются. Из родильного отделения послышался плач. Еще недавно горянка рожала дома. Прийти в больницу считалось бесстыдством. А теперь даже из самых отдаленных аулов приводят мужья своих подруг. И пешком, и на подводе, и на машине. Раньше времени приводят и умоляют, чтобы врач принял, не отправлял обратно домой. А потом целый день стоят под окнами или звонят по телефону. Каждый ждет сына. Обязательно сына. Остался еще такой пережиток. Но и он отомрет.