Родники рождаются в горах

Мать надела траур. Наглухо была закрыта дверь в комнату отца. С окон сняли тюлевые занавески и повесили тяжелые, покрашенные в черный цвет гардины. К маме часто приходили женщины — поплакать, погоревать. Я старалась вырваться на улицу, к детям, но в глазах у каждого читала жалость к себе. Если я допускала в игре промах, то слышала, как ребятишки шептали:

— Ничего, не обращай внимания, она сирота!

— У нее недавно умер отец! Нелегко ей сейчас.

Я злилась и возвращалась домой. А там тихонько причитала мать. Она подолгу сидела, обнимая колыбель умершего Магомед-Жавгара, и молча смотрела в одну точку.

Однажды она протянула мне ножницы.

— Патимат, отрежь мне косы.

— Не надо! — просила я. — Они такие красивые. Я их так люблю. Не отрезай волосы, мама!

— Они только мешают. Все равно теперь, — говорила мама. — Быстро, Патимат! Мне надо идти кормить корову! Скорей…

Разве я могла не послушаться маму!

— Дай, я пришью их кукле! — обрадовалась Нажабат.

Мама подержала в руках откромсанные мною косы и заплакала. Толстые, длинные, всегда так красиво игравшие на ее спине, теперь они лежали на маминых руках неподвижные и мертвые.

Омардада старался нас развлечь. Каждый его приход был праздником. И вот сегодня вечером заскрипели ворота, мы с Нажабат побежали на веранду, но вместо Омардады увидели Жамала. Он насыпал нам в подолы конфет и вошел в дом. Мама хлопотала у очага.

— Прости, Парихан, поздновато я зашел. Собирался пораньше, но люди приходили по делам. Не мог выбраться.

— Что же поделаешь? Садись, Жамал! — Мама нахмурилась.

— Я хочу поговорить насчет пенсии. — Он погладил отросшую бороду и присел на кончик стула.

— Ты, дядя, старый уже? — спросила Нажабат. — Борода у тебя, как у Омардады.

Мне было неприятно, что сестренка стоит около Жамала.

…Это было на четвертый день. Жамал пришел к нам. Закрыв лицо носовым платком, он заплакал, укорял мать, что она не сообщила о смерти мужа.

— Умер самый близкий друг… Я не был в ауле и не знал ничего…

И сегодня он пришел нам чем-то помочь, но я глядела на него с ненавистью.

— Я никогда не думала, Жамал, — сказала мама, — что мне надо будет брать деньги за смерть мужа. Но из-за детей придется. Что мне надо сделать?

— Я все беру на себя, Парихан! Ведь я председатель сельсовета. Дай мне только свидетельства о рождении детей и вот здесь подпиши. — Он вытащил из кармана бумагу.

Неожиданно вошедший Омардада со злобой посмотрел на Жамала. Он даже не сказал «Ассалам алейкум», а молча сел на пол.

— Насчет пенсии забежал, — сказал Жамал, будто в чем-то оправдываясь перед стариком.

— Надо, надо! — подтвердил холодно Омардада.

— Спасибо, Жамал, что подумал о сиротах. Завтра я найду свидетельства и пришлю с дочкой.

— Я вчера всех приглашал к себе и просил сбрить бороды. Тебя не было дома, Жамал, — проговорил Омардада.

— Вчера я был в районе!

— Конечно, ничем его не вернешь, — так же сурово продолжал старик. — Но весь аул разделил наше горе!

— Я не спешу брить бороду, один знаю, какого друга потерял!

После ухода Жамала Омардада долго молчал.

— Все повадки лисьи…

— Его очень печалит смерть Ахмеда, — сказала мама. — Видишь, о пенсии хлопочет. Почему ты его не любишь?

— Прости меня, доченька, когда я его увидел на этом стуле, у меня сердце перевернулось.

— Да, да, и мне было тяжело! На этом стуле всегда сидел Ахмед!

— Ну что же, дочка, придется тебе одной тянуть арбу с тремя сиротами. Жалость и сочувствие не накормят! Возьми участок земли от колхоза: нет ничего вернее земли. Будешь ходить за коровой. А овцы твои будут пастись вместе с моими.

— Ой! Никак не пойму, как могу я смотреть на солнце, как могу видеть мир после смерти Ахмеда! Только ребята мне силы придают.

— Таков закон жизни, дочка! «Плясал — устал, к еде потянулся, рыдал — устал, к еде потянулся» — поется в старинной песне. Завтра Халун соберет женщин — они пожнут вашу пшеницу. А мы потом свяжем снопы. И тебе, Парихан, пора бывать на людях!

— Омардада, чем я вам отплачу! Всю жизнь вы с Халун нам помогаете! То дом строили, то поддерживали, когда сын умер! А теперь уж…

— Никогда не говори об этом, Парихан! Я всегда для вас сделаю все, что могу…

— Я еще не видела могилы умершего с голода… Буду работать день и ночь, чтобы дети не чувствовали себя хуже других! — решительно сказала мама.

— Парихан! — крикнула с порога Хуризадай. В руках у нее было несколько писем, — Вот держи! Они давно лежат на почте…

Омардада при появлении Хуризадай шмыгнул в другую комнату.

Мама взяла конверты.

— Это от Садулага и Хизри, — сказала она, и слезы снова зазвучали в ее голосе. — Они, наверное, еще не знают о его смерти…

Как-то мама ушла надолго, а вернулась сердитая. Халун, забежавшая к нам, вопросительно посмотрела на нее.

— И зачем я ходила? Что ждать мне от судьбы хорошего, если она отняла у меня мужа!

— Ну что, Парихан, дорогая? — ласково спросила Халун.

— Отказ. Не дают пенсию моим сиротам.

— Неужели от этого обеднеет государство?

— Причину, когда не хотят помочь, всегда можно найти. Абдулазиз говорит, потому не дают, что Ахмед погиб ночью, не на работе. А еще кто-то сказал, будто Ахмед был нетрезв…