Родники рождаются в горах

— Ничего, Хуризадай, просто мучают меня разные мысли. Я, как своего сына, люблю Нурулага. Хочу, чтобы Патимат написала ему, но не знаю адреса.

— Адрес я не знаю. Он где-то недалеко от Москвы. Вот здесь, наверное, написано. — Хуризадай вытащила из-за пазухи треугольный конверт. Три раза поцеловала его и передала мне.

— Ты, Хуризадай, совсем к нам не заходишь. Ведь невестка весь день на ферме. Тебе, наверное, скучно.

Хуризадай вздрогнула, лицо ее искривилось, она как-то жалобно поглядела на маму.

— Да… — Хуризадай закашлялась. — Сакинат все время на ферме, а на мою долю много выпадает печали. Здесь, — она ударила себя кулаком в грудь, — немало хранится горя.

— Что же делать, Хуризадай, время такое. Война!

— В бурю узнают, как глубоко укоренилось в земле дерево, в беде проверяют, как силен человек! Теперь-то мы знаем, не все, у кого на головах платки, — женщины, не все, у кого башлыки, — мужчины! — Хуризадай встала.

— Куда ты спешишь, посидела бы еще немного! Не все я понимаю, что ты хочешь сказать!

— Нет, уж лучше я пойду. Зайдет Омардада, у него на целый день испортится настроение, ведь он меня терпеть не может, — Хуризадай засмеялась.

— Это тебе так кажется! — улыбнулась и моя мать.

— Я-то внимания не обращаю. Уважаю его… Тебе Омардада рассказал, какую один раз я с ним шутку сыграла?

— Нет, он о таких вещах помалкивает, — опять улыбнулась мама.

— Возвращалась я рано утром с кувшином воды от родника и вижу — идет Омардада. Как только Омардада увидел меня, повернул обратно, будто ядовитую змею встретил. «Ага, — думаю, — он считает меня нечистой, боится, что ему в дороге удачи не будет. Ну, подожди, я тебя проучу». Взяла я шерсть, веретено, поднялась на веранду к соседу Анди и не ухожу оттуда. Днем работаю, а ночью там же сплю. А Омардада дойдет до дома Анди, увидит меня и поворачивает назад. Четыре дня бегал туда и обратно. С первыми петухами выходил на дорогу, а я с веранды уже кричу: «Как рано поднялся ты, Омардада, сегодня! Пусть тебе аллах поможет! Куда держишь путь?» Омардада, сдерживая злобу, ласково отвечал: «Ты тоже не отстаешь от меня, встаешь еще до солнца», — и поворачивал домой. Оказывается, он собирался в Андыб продавать шерсть. На пятый день я пожалела старика и ушла. Пять огромных клубков шерсти были мне наградой за мое терпение! — она расхохоталась.

— Ого, немало ты наработала, — засмеялась и мама.

— Парихан, я слышала, что ты ковер продала. Как я горевала, ведь у тебя три девочки! — сказала Хуризадай уже с порога, оглядывая нашу опустевшую стену.

— Чем же мне кормить их? Продам хоть то, что не очень нужно.

— Это правда, Парихан. Вот ты и займись торговлей. Знаешь, в городе так все дорого. Ты молодая, здоровая, что тебе стоит съездить!

После смерти отца я сразу повзрослела, как будто кончилось мое детство. Я жалела мать и все время думала, чем облегчить ей жизнь, чем порадовать. Как бы холодно ни было, я старалась не разжигать очага — боялась, что к середине зимы кончится топливо.

Нажабат жаловалась:

— Когда Патимат варит еду, желудок просит еще, галушки у нас считанные и мелкие, как монеты!

Если мама куда-нибудь отлучалась, я прятала яйца от сестер и берегла к ее приезду. Мы с Нажабат заготовляли кизяк и сушили сено на зиму. Мама, обнимая нас, говорила:

— Птички мои, с детства вам пришлось узнать нужду!

Хуризадай ушла, а мама села шить. Я держала в руках лампу, освещая дорогу маминой иголке. Была поздняя темная ночь. Вдруг кто-то громко постучал в окно.

— Наверное, Омардада! — мама открыла дверь. — Жамал! — вскрикнула она с отвращением.

— Парихан! — он просунул голову в комнату. — Я каждую ночь прихожу к твоему дому. У тебя каменное сердце.

— Да, ты прав. После смерти Ахмеда окаменело мое сердце. Хоть каждую ночь спи у моего порога, и это не тронет меня. Я тебе давно это сказала, неужели еще не понял?! Я думала, что под твоей богатой шапкой — достойная голова.

— Ты еще молодая женщина, пойми меня! Я бы не дал крылу бедности коснуться вас, заменил бы отца твоим детям!

— Не нужен нам чужой муж и чужой отец. Если еще раз придешь, то поговорю с тобой по-другому.

Она захлопнула дверь за Жамалом.

Я долго не могла заснуть — представляла Жамала на месте моего отца. Эта мысль приводила меня в ужас. Во сне я увидела, что маму похитил человек с длинными черными усами. Плакала, босиком бежала я за ней и проснулась от собственного крика. Мама, закрыв глаза, лежала между Нажабат и Асият.

Первые годы после смерти отца я все время боялась, что умрет и мама. Если она где-нибудь задерживалась, я не находила себе места. Потом стала бояться, как бы мама не вышла замуж. Я не могла видеть, когда она шила себе обновку.

После ночного посещения Жамала я шла в школу через кладбище. Долго простояла у отцовского надмогильного камня и опоздала на урок. Глаза мои покраснели от слез.

— Что случилось? — спросила учительница.

— Упала, — коротко ответила я.

Во время перемены ко мне подошла Хафизат.

— Ты плачешь потому, что твоя мать вышла замуж?

— Это неправда! — ответила я резко.

— А женщины говорят, что теперь ее муж Жамал.