Родники рождаются в горах

К возвращению матери из больницы все наши окна были заставлены старыми мисками, кувшинами, треснувшими чашками. Всю свободную посуду я наполнила землей и посадила бобы, зерна пшеницы, даже картошку.

Мама, увидев все это, промолчала, только улыбнулась краешком губ. Но когда вечером пришел Омардада, я от него услышала совсем не то, что ждала.

— Не дело ты задумала. Комнатный огород — это красиво, но бесполезно. Уже не раз я тебе говорил — надо любить птицу в небе и цветок в поле. Вырастить цветок в горшке дома нетрудно, надо научиться выращивать колос на воле, чтобы не боялся ни дождя, ни ветра. Сейчас люди этим-то и заняты. Человек умнее природы — он действует разумно. Скоро мы будем хозяевами и над градом и над дождем…

— А разве, Омардада, все это не воля аллаха? — спросила я робко. — Ты даже за плуг не берешься, не помолившись…

В глазах Омардады зажегся и погас какой-то огонек.

— Конечно, все от аллаха, помимо его воли и волос с головы не упадет. Но я ведь не аллах и не пророк его, а, бывает, могу предсказать, когда ждать дождя, а когда сухого ветра. И без вареного яйца могу посоветовать — пора приступать к пахоте или надо повременить…

— Так откуда ты все это знаешь?

— Это мне, дочка, сама природа подсказывает. Надо только уметь смотреть и слушать. Учиться, дочка, нужно. Без знаний даже аллах не поможет.

— Я забываю о нашем горе, только когда есть работа, — сказала мама, вынимая из мешка груду белья. — Подогрейте, дети, воду. Будем стирать.

Мы с Нажабат теперь часто помогали маме. Сегодня она устала быстрее обычного.

От пота и пара лицо ее отекло и покраснело.

— Иди отдохни. Мы сами закончим стирку, — попросила я, выжимая рубашку незнакомого солдата.

— Не могу я, дети, бросить работу на половине. Вместе взялись, вместе и закончим. Но посмотрите, кувшины пустые, воды нет, — она вздохнула.

— Это из-за тебя, ты сказала, что хватит, — зашипела на меня Нажабат.

— А если ты знала, что не хватит, почему не сбегала к роднику?

— Сбегаю. Я не такая трусиха, как ты, — она взялась за кувшин.

— Я хуже тебя, что ли?! — схватив пустой кувшин, я пошла следом за сестрой.

На улице было темно и страшновато. Когда мы вошли в ущелье, почему-то стало светлее. Но меня пугал каждый куст, каждый камень.

— Смотри, Нажабат, там кто-то идет, — прошептала я.

— Чего ты боишься? — смеялась Нажабат. — Хороша бы ты была на войне. Думаешь, наши в тыл к врагам ходят днем по шоссейной дороге? А вот я ничего не боюсь. Если бы меня взяли на фронт, я бы столько убила фашистов!

— На войне и я не отстала бы от других! — ответила я решительно, но, как я ни старалась взять себя в руки, мне было очень страшно.

Когда мы дошли до утесов, в которых, подобно раскрытым ртам, зияли пещеры, Нажабат предложила:

— Давай-ка проверим себя!

— Как это «проверим»?

— Я пойду одна к роднику, а ты будешь здесь меня ждать. Потом я буду стоять, а ты сбегаешь за водой.

— Мама ждет, Нажабат, некогда. Лучше завтра…

— Омардада говорит, что не надо откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Лягушке обещали завтра дать хвост, вот она без него и осталась…

Нажабат не спеша направилась к роднику.

Я закрыла глаза и считала: раз, два, три… Когда же я наконец услышу шаги Нажабат?

Она вернулась.

— Иди теперь ты.

Сперва боязливо, потом все увереннее и увереннее шагала я по скользкой каменистой тропинке. Ай! Что это такое? Под скалой я увидела великана, он двигался мне наперерез. Я громко закричала. Мой испуганный вопль повторили скалы. Вмиг рядом со мной очутилась Нажабат.

— У тебя сердце заячье! — сказала сестра сердито.

— Да, оно чуть-чуть не разорвалось! Я увидела такого страшилу.

— Никого тут нет! Ты просто трусиха! Думаешь, мне не больно, когда я втыкаю в кожу иголку? Дома я покажу тебе мою руку, только смотри маме не проговорись, что я собираюсь уехать на фронт, а то она раньше времени будет волноваться.

Мне стало стыдно. Младшая сестра готовится на войну! Я вспоминала ее поступки, которым прежде не придавала значения. Как-то рано утром я увидела Нажабат, босиком бегающую по снегу. Я тогда ее расспрашивала, она сказала, что мне померещилось. Сколько раз она уходила ночевать к Омардаде, а теперь я узнала, что она одна бродила по лесу, карабкалась по скалам.

Дома Нажабат засучила рукава: кожа повыше локтя была в красных крапинках.

— На, воткни сюда! — протянула она мне иголку.

— Ты что, с ума сошла?

— В газете было написано, как фашисты одной школьнице загоняли под ногти иголки, а она молчала. Вот посмотри, — сказала она и поднесла иголку к руке.

Я зажмурилась и прикусила губу.

— И ты попробуй! — настаивала сестра.

— Нет! Лучше ночью снова пойду в лес.

— Правда? — крикнула она, и в ее глазах блеснула радость. — Теперь будем ходить за водой только по ночам. Сегодня пойдем со стороны дома Исы.