Новый преподаватель был очень внимательным и терпеливым. Как-то сразу многое изменилось у нас в классе. Даже те, кто раньше терпеть не мог математики, стали увлекаться этим предметом.
Алибег прислал мне две записки, предлагая помощь, но я отказалась. Справилась сама. Из школы мы возвращались вместе. Алибег рассказывал о своих планах.
— Обязательно буду летчиком, — он вытащил из портфеля вырезанные из газет фотографии Героев Советского Союза Валентина Эмирова и Магомеда Гаджиева.
А я не решилась говорить о себе — конечно, больше всего мне хотелось стать агрономом. Но иногда я изменяла этой мечте. Встречу Анну Петровну, вылечившую мою маму, и думаю — буду врачом, ведь и отец этого хотел. А когда строгая, но порою такая веселая Татьяна Александровна входила в класс — я мечтала стать учительницей.
Мы не сразу заметили идущих нам навстречу Жамала и Сакинат. Жена Нурулага, сладко улыбаясь, что-то говорила спутнику, он отвечал, размахивая руками, и тоже улыбался. Алибег, увидев отца, даже чуть-чуть побледнел и быстро спрятал фотографии в портфель.
— Ну что, сдал экзамен? — спросил Жамал у сына сухо.
— Сдал! А ты и сегодня не поехал к маме? — в голосе Алибега слышался упрек.
— У меня нет времени, мы идем получать инвентарь для фермы. Ты теперь взрослый, сам можешь навестить мать. — Жамал поспешил за ушедшей вперед Сакинат.
— Где твоя мама, Алибег? — спросила я.
— Дорогу в горах прокладывает вместе с другими. Вот уже неделя прошла, как она уехала, и отец ни разу там не побывал.
Остальную часть пути он молчал. У переулка, где мы обычно расставались, Алибег сказал:
— Ты завтра, Патимат, узнай наши отметки, а я съезжу к маме.
Но не успела я еще и пообедать, как с улицы услышала голос Хуризадай:
— Бедная Шумайсат, неужели это правда?!
— Да, я видела своими глазами! — кричала Хандулай. — Шумайсат отвезли в больницу. Ее чуть совсем не засыпало щебнем. А Жамала разыскать не могут!
Я выскочила на веранду. Алибег бежал по дороге к больнице. Я хотела догнать его, чем-нибудь помочь, но мама, вошедшая с охапкой травы во двор, меня удержала.
— Предоставь это мне, — сказала она и, вымыв руки, тоже пошла к больнице.
На другой день я вешала белье во дворе и увидела идущего мимо нашего дома Алибега.
— Как здоровье твоей мамы? — спросила я, выбежав за ворота.
— Немного получше. Я всю ночь просидел около нее. Только утром пришел домой, а отца нет. Ты его случайно не видела?
— Нет, не видела. Хочешь, я тоже пойду навестить твою маму?
— Не надо, Патимат. Я постараюсь отыскать отца. Ты никому не говори, что он не ночевал дома. Это я только тебе сказал…
IX
Мама вывалила в дуршлаг из кастрюли галушки и слегка ударяла по его краю пальцами, чтобы стекла вода.
— Почему не идет Асият? — Она посмотрела на дверь.
Мы послали Асият к Халун за кислым молоком, чтобы добавить в растертый чеснок. Я хотела сбегать за сестренкой, но Асият сама ворвалась в комнату, хлопая в ладоши. Кувшинчика в ее руках не было.
— Дядя Мажид приехал, дядя Мажид приехал! — кричала она, прыгая.
— Какой Мажид? — не сразу поняла мама.
— Мажид, сын Омардады. Неужели забыла? — смеялась Асият. — У него и пистолет есть и звездочка на шапке. Тетя Халун так плакала, так плакала, когда его увидела!
Мы побежали через дорогу, даже забыв закрыть дверь. Мажид сидел посреди комнаты, не сняв с головы военной фуражки. Халун обнимала сына и причитала:
Моя мать тоже заплакала и бросилась к Мажиду. Я стояла у двери, не смея подойти. Нажабат вошла в комнату с кувшином, полным молока. Видно, она подоила корову Халун. Сестра ловко процедила молоко, налила в большую кастрюлю и поставила на очаг. Я позавидовала ей, она держалась в этом доме как хозяйка. А меня смущало присутствие Мажида.
— Отец идет! — сказала Халун. — Слышите, скрипят ворота?
Мажид встал и пошел к двери, сильно прихрамывая. Омардада по своей привычке с шумом бросил на пол лопату и тяпку и появился на пороге. Все молча смотрели на него. Омардада растерялся было, потом овладел собой и со всегдашним спокойствием произнес:
— Ассалам алейкум, с приездом, сын мой!