Я согласилась. Одержимость сестры меня пугала больше, чем ее мечта убежать на фронт. Я, несмотря на свою робость, не хотела оставлять ее одну. Три ночи подряд мы ходили к роднику потихоньку от мамы. Наши «прогулки» постепенно затягивались. Нажабат заставляла меня взбираться на скалы, лазить в овраги. Сколько разных ролей мне пришлось сыграть в эти ночи! Чаще всего я была немецким генералом, допрашивавшим партизанку Нажабат.
Вот и сегодня мы вышли из дому. По составленному днем плану нам предстояло вброд перейти реку и подняться к лужайке у подножья горы. Оставив меня там, Нажабат хотела одна побывать в заброшенном доме Шабагилава. Трусила я все меньше, но боялась за сестру. Все-таки она была младше, как бы с ней чего не случилось. На этот раз она быстро прибежала назад, запыхавшаяся и испуганная. Потянула меня за руку, я, спотыкаясь, побежала за ней. Вскоре мы оказались у двери заброшенного дома.
— Молчи, Патимат, — шепнула мне сестра.
— Что такое? — Я изо всех сил сжала руку Нажабат.
В доме плакала женщина. И вдруг я услышала противный голос Жамала:
— Перестань! Если ты сама ничего не понимаешь, слушай других.
— Ты меня обманул! — задыхаясь, говорила женщина. — Я опозорила себя, свой род, весь аул… Убей меня! Лучше умереть, чем смотреть честным людям в глаза. — Рыдания звучали сильнее.
— Кто она? — спросила я.
— Не знаю!
Не оглядываясь, держась за руки, стремглав мы побежали в аул. Во дворе нас увидела мама — она вышла из хлева с зажженной коптилкой в руках.
— Ходила смотреть, не отелилась ли корова. А где вы пропадали?
— Гуляли, — слукавила Нажабат. — Воздухом дышали…
Я боялась новых вопросов и сказала первое, что пришло в голову:
— Скоро отелится?
— Думаю, что совсем скоро. Поди, Патимат, подогрей воду.
— Скоро у нас будет свое молоко, сыр, масло! — хлопала в ладоши Нажабат.
До восхода утренней звезды бегали мы то в дом, то в хлев к корове.
— Моя белолобая, рогатенькая! — приговаривала мама, поглаживая ее по вздутым бокам.
Вдруг корова громко замычала.
— Скорее воды! — распорядилась мама.
Когда с помощью Нажабат я притащила полное ведро воды, дверь в хлев оказалась закрытой. Мы постояли в недоумении, но вскоре дверь распахнулась настежь.
— Посмотрите, какой славный теленочек, — сказала мама. Мокрый, лопоухий теленок, пошатываясь, стоял у стенки на тоненьких ножках.
— У него на лбу полумесяц! — крикнула Нажабат, нацеливаясь, как бы поцеловать его во влажный носик.
Утром, когда Асият проснулась, теленок, накрытый большой корзиной, грелся у очага.
— Асият, гляди! — я подняла корзину.
— Ой, теленок! — сестра быстро соскочила с постели.
— Теленок, теленок! — пританцовывала Нажабат.
— Дай аллах Омардаде, Халун и их сыну столько лет жизни, сколько шерстинок в шкуре теленка! — сказала мама.
— А мы-то забыли их обрадовать! Ведь теленочек родился у телки, что нам подарил Омардада! — Нажабат уже мчалась к ворогам. — Сейчас я скажу им, скажу о теленке!
X
За невеселыми холмами поднимались седые головы высоких суровых гор. Должно быть, им было скучно одним там, в вышине, и они порой роняли скупые, холодные слезы. Капли соединялись в ручейки, и вот на груди одного из великанов рождалась шумная река. Она с грохотом сбегала вниз, с разбегу ударялась о скалы, глотала небольшие валуны, с корнем вырывала и тащила за собой слабые, прицепившиеся к скалам кустики. Своенравная река думала, что все ей под силу. Но вот налетела она на крепкое ореховое дерево, не зная, как глубоко вошло оно в землю корнями, как широко раскинулись его ветви. С размаху ударившись о толстый могучий ствол, река отпрыгнула. Орех стоял недвижимо, ни один лист не дрогнул на ветке. Река, собрав силы, вновь атаковала дерево, и снова отпрянули усталые волны.
Я глядела на быструю горную речку, повторяющую свои наскоки, и вспоминала слова Омардады: «Дерево держат корни, а человека — люди».
У нас, школьников, сегодня экскурсия на строительство электростанции. Мы знаем со слов учителя, что скоро электростанция «войдет в строй» и в ауле зажгутся лампочки, заработает мельница. Но сейчас не это волновало меня. Я думала об экзаменах, вынула из сумки физику и стала учить.
Я оторвалась от учебника, чтобы отбросить мешавший мне камень, и увидела рядом с собою Алибега с белой повязкой на руке.
— Что с твоей рукой?, — спросила я.
— Ничего, — ответил он, покраснев.
— Если ничего, почему она забинтована?
— Просто так.
— Просто так ничего не бывает. Покажи мне…
— Сейчас еще не могу, потом, — сказал он, срывая травинки здоровой рукой.
— Ну и не надо! — обиженная, я снова опустила глаза в книгу.
— Все мои секреты связаны с тобой, Патимат, — начал он.
— Не мешай мне заниматься!
— Хорошо, не буду.