Родники рождаются в горах

— Помогаешь только одной Патимат, — затараторила подбежавшая Хафизат. — Можно хоть одну минуту и о других подумать. — Она протянула ему листок с задачей по физике.

— Дай сюда! — сказал он не очень вежливо и, взяв бумажку, пробежал ее глазами. Я делала вид, что не обращаю на них внимания.

— Еще что тебе нужно? — спросил он, быстро объяснив решение и желая отвязаться.

— Ничего! — ответила Хафизат и, будто назло, осталась сидеть с нами.

Алибег сердито рвал траву, вскакивал, опять садился. Наконец отошел от нас к своему приятелю и шепнул ему что-то на ухо. Друг крикнул:

— Хафизат, иди сюда, ты мне очень нужна!

Она догадалась о хитрости Алибега, В глазах ее вспыхнула обида. Она убежала, а Алибег сел снова рядом со мной. Я не знала, куда мне смотреть, будто совершила что-то позорное. Мне не понравился поступок Алибега.

— Сидит на месте, хоть огонь под ней разводи! — сказал Алибег, глядя вслед Хафизат.

— Зачем ты ее обидел?

— Почему она, как телохранитель, всюду за нами таскается?

— Не желаю этого слышать! Сиди один! — Я вскочила на ноги, взобралась на холмик и снова раскрыла книгу. Хотя глаза мои бегали по строчкам, я ничего не понимала. Мне было жаль обиженную Хафизат. Надо бы подойти к ней, поговорить о чем-нибудь постороннем, немного успокоить. Но я твердо знала, что не сделаю этого. Хафизат самолюбива, нельзя показывать, что я заметила ее огорчение. Она и так никогда не забудет, что Алибег был груб с ней при мне.

— Патимат! — снова услышала я рядом голос Алибега.

Не успела ему ответить — он протянул мне руку, с которой снял бинт.

— Ты обжегся? — я с ужасом глядела на вздувшуюся, покрасневшую кожу.

— Посмотри повнимательнее!

У основания большого пальца я увидела татуировку: буква «П» была вписана в букву «А», будто обнимавшую ее.

— Зачем это? — только и могла я вымолвить.

— Сам понимаю, что это глупо.

Я отвернулась. Я не понимала, почему плачу. От моих слез покрывались расплывающимися пятнами страницы лежавшей на коленях книги. Какой-то неясный голос шептал на ухо: «Впереди счастье!»

Вечером, вернувшись домой, я бросила на стол учебник и взяла стихи.

О тростник, что растет на далекой земле!
О тростник, с белым сахаром в белом стволе.
Есть ли в мире хоть что-нибудь слаще тебя?
Есть:
Любовь, пришедшая в юности!

Мне казалось, что эти строки написал кто-то для меня, сейчас, сегодня, а не много лет назад! О, безыменный поэт прошлого, как ты мог угадать мои мысли, понять чувства? От лирических размышлений меня отвлек голос Омардады.

Старик зашел к нам вместе с Халун.

— Не спите еще, Парихан?

— Что вы, еще рано, — ответила мама.

— А где Патимат?

— Экзамены ее совсем замучили. Ни ночью сна, ни днем покоя! Пришла с экскурсии, занимается в той комнате.

— Молодец! — похвалил Омардада. — Человек с детства должен к любому делу относиться серьезно.

Мама вздохнула.

— Она такая же беспокойная, как и я. Всякая мелочь ее трогает. Ну, а как у вас? Я сегодня Мажида встретила рано утром в поле, а он ведь еще и на работу поступил. Что, если его раны от двойной нагрузки вскроются?

— Не хотел я, Парихан, чтобы он шел работать в военкомат, — сказал Омардада. — Если каждый, кто возвращается из армии, пойдет работать в учреждение, что будет с землей? Скучает земля по сильным мужским рукам…

— Ради аллаха, Омар, перестань, — перебила мужа Халун. — Как заведешь разговор о земле, конца не жди!

— Ладно, Халун, ладно! Мы, Парихан, сегодня не просто поговорить зашли. Сперва иголка, потом нитка. Мы к тебе по делу, сразу скажу. Если ты не против, и дочка твоя согласится, мы хотим, чтобы Мажид стал твоим сыном, а Патимат нашей дочкой.

— Ой, да Патимат еще ребенок! — вскрикнула мать. В ее голосе звучали гордость и растерянность.

— Конечно, Мажид намного старше Патимат. Но, Парихан, это не так уж плохо. Ты была моложе Ахмеда лет на десять, да и я старше Халун года на два.

— Года на два?! — возмутилась Халун. Возраст был ее слабым местом. Толком никто и не знал, сколько ей лет. В каждом новом году Омардада говорил: «Мы все стали старше на год, а Халун моя ровно на столько же моложе». И сейчас Халун не на шутку рассердилась. — Это самое малое, если ты старше меня лет на пятнадцать. Вспомни, ты совсем седым женился.

— Раз вышла за такого, значит, тебе нелегко было найти мужа, — шутил Омардада.

— Да я просто тебя пожалела!

— Благодарю тебя, Халун, если бы не ты, так и остался бы холостяком. Ну, об этом мы поговорим дома. Всему свое время. Парихан, прошу тебя быть откровенной, — голос Омардады прерывался. — Если тебе не нравится то, о чем мы с Халун говорим… Может, у тебя другие виды на будущее твоей дочери, скажи нам прямо! Не пойдем наперекор счастью Патимат, мы ведь родственники и друзья. Свою надежду мы тогда схороним. Будем считать, что между нами не было этого разговора. Мы тебе ничего не предлагали, ты ничего не слышала… И злости не затаим…