Родники рождаются в горах

— Рану на ноге я тебе не покажу, Патимат, — он вздохнул. — Ты не можешь себе представить, как я на фронте тосковал по такому тихому дню. Наше поле, наши горы все мерещились мне. Ведь от этой крутой тропинки до границы Германии тянулась моя дорога. Мечтал дойти до Берлина, но народная пословица гласит: «Не знает сабля сожаленья, у пули не бывает зренья». Я не дошел…

Я с сочувствием смотрела на него.

— Ну, хватит про войну, — он будто от чего-то отмахнулся. — Поговорим о веселом. Кем ты хочешь быть, Патимат?

— Не знаю… Еще не знаю.

— Я думаю, что ты станешь артисткой.

— Артисткой?!

— А почему ты удивляешься? По-моему, у тебя большие способности к этому.

— Откуда ты это взял?

— Я видел, как ты репетировала роль Умайганат. Но не смог понять, кто твой Айдемир.

— Ты это скоро поймешь! — сказала я, немного рассердившись.

Мы действительно репетировали пьесу Гамзата Цадасы «Айдемир и Умайганат». Роль главной героини досталась мне, а Алибег должен был играть Айдемира. Я готовилась к спектаклю, как к большому событию. Перед сном и до школы три-четыре раза я повторяла свою роль. «Как Мажид мог это узнать? Неужели он за мной подглядывает?»

— Почему ты так смутилась? Ты же не для себя учишь роль, выйдешь в конце концов на сцену.

— Вот и подождал бы, пока я выйду на сцену! Нечего было следить за мной. Если ты уж так хочешь знать, кто Айдемир, сейчас же скажу. Это Алибег. Как ты об этом не догадался с твоими способностями разведчика?

— Вот ты и рассердилась. Напрасно я тебе сказал. Теперь уже больше не увижу тебя в окне.

— Да, наперед буду умнее! — я улыбнулась. Должна же была я догадаться, что против моего окна веранда разведчика!

Расхохотавшись, я пошла вперед, но Мажид не побежал за мной и не крикнул «подожди!». Он медленно шел следом, на одной руке нес свой китель, а в другой держал мою сумку.

— Отдай сумку! — я обернулась, раздосадованная тем, что он не попытался меня задержать.

— Отними сама! — он помахал ею, смеясь, но вдруг побледнел, рука его так и застыла в воздухе. С большой связкой сена за спиной к аулу шла Пари. Мажид сел на траву, рядом с ним села и я.

— Переждем, Патимат, пока она пройдет. Не могу я смотреть на ее печальное лицо. Если бы меня девушка так полюбила, как Пари Сайгида, не жалко было бы за нее жизнь отдать.

Я, не отвечая, смотрела в сторону аула. Алибег стоял на крыше своего дома и, приложив руки к глазам, как в бинокль, глядел на нас.

Мама постоянно хвалила Омардаду, перечисляя достоинства Халун, Мажида, покойного Сайгида.

— Что бы мы делали, если бы не Омардада! И Мажид весь пошел в отца, такой умный, добрый, отзывчивый…

— Уж очень ты, мама, часто последние дни напоминаешь мне о доброте Омардады. С какой стати ты решила взвешивать все его достоинства? — вспылила я, взяв в руку два кувшина, чтобы идти к роднику.

— Люди бывают разные, — продолжала мама, будто не замечая моей горячности. — В твоем возрасте так легко ошибиться. Чтобы угадать, каким будет сын, надо смотреть на отца.

Один кувшин выскользнул у меня из руки и разбился.

— Ой, мама! — вскрикнула я.

— Сама жизнь тебя учит, Патимат, — сказала она. — Нельзя в одной руке удержать два кувшина.

Рано утром я пошла косить. К полудню вернулась домой с охапкой травы. Нажабат поставила на керосинку вчерашний суп из чечевицы, отложив чулки, которые штопала для младшей сестренки.

— Тебя Асият встретила? Она побежала за тобой. Уже три раза звали на репетицию. Сегодня вечером спектакль. Ты что, забыла? Почему так долго задержалась в поле?

— Хотелось все закончить…

Не успела я умыться, как вошел Алибег.

— Патимат еще не пришла? — спросил он, не заметив меня.

— Пришла, а что? — ответила я.

— Ты, я вижу, совсем не волнуешься! Собирайся, сейчас будет генеральная репетиция в клубе.

— Подожди, умоюсь.

Вдруг керосинка вспыхнула, пламя поднялось до потолка. Нажабат отбежала в угол комнаты.

— Бегите на веранду! — крикнул Алибег.

Он схватил керосинку, казалось, что он держит в руках огненный столб.

— Алибег! — завопила я.

— Бросай! Бросай! — кричала Нажабат.

Алибег через открытое окно прыгнул на веранду и выбросил пылающую керосинку на улицу.

— Ой, как испугалась! — Нажабат подскочила к Алибегу.

Я тоже бегала вокруг него.

— Жить тебе, что ли, надоело? Руки-то у тебя целы? Брови и ресницы опалил.

— Если бы не выбросил керосинку, дом сгорел бы! — он размахивал покрасневшими руками.

— А если бы ты сам сгорел?! — сердилась Нажабат.

— Умайганат осталась бы без Айдемира! — вздохнул Алибег, печально взглянув на меня.

— Снимай быстро рубашку, постираю! Она вся в копоти. — Я налила в таз воды.

— Я сбегаю домой переодеться.

— Подожди здесь, пока постираю, — я ласково посмотрела на Алибега. Он сразу преобразился. «Люби меня, люби меня», — молили его глаза. Словно не к рубашке, а к раскаленным углям прикасались мои руки.

Склонясь над тазом, я опасливо оглядывалась вокруг, а почему — сама не понимала.

— Откуда дым, продохнуть невозможно? — спросил Мажид, входя в комнату.

— Керосинка взорвалась! Если бы не Алибег, мы бы все сгорели, — объяснила Нажабат.

— С такими вещами не шутят, — покачал головой Мажид.