Родники рождаются в горах

— Мы не голодны, — проговорила Нажабат.

— Где это вы успели поужинать? Готовьте еду.

— Если только ты будешь есть с нами, — сказала я, снимая с молока сливки.

— И я тоже буду, конечно!

Мама помолилась.

— Аллах, побереги моих детей, пожалей их!

Мы ужинали, когда вошел Омардада.

— Посиди с нами. — Мама, чтобы освободить место на столе, взяла глиняную миску с маслом и не смогла удержать ее в дрожащих руках. Миска упала и разбилась вдребезги.

— Ой, как я из осторожна! Собери, Патимат, куски масла, что почище, в другую тарелку.

— Почему ты не садишься, Омардада? — спросила я, подвигая стул.

— Садиться я не собираюсь, думаю о разбитой миске. Теперь ее, как ни старайся, склеить нельзя. Ее надо было держать покрепче в руках, Парихан. — Омардада прищурил глаза.

Мама вспыхнула.

— О чем ты, Омардада?

Старик, не ответив, подошел к стене, резко сорвал со стены портрет моего отца и, сутулясь, вышел. Мы молча смотрели ему вслед.

— Кушайте, дети! Омардада сегодня не в духе, — сказала мама, стараясь улыбнуться. Она притворялась, будто ест вместе с нами, стуча пустой ложкой о тарелку.

— Парихан! Парихан! — услышала я с улицы голос Пари и выскочила на веранду.

— Поднимайся к нам! — радостно предложила я и подумала: «Сейчас в доме станет не так мрачно».

— У меня ни минуты времени! Скажи маме, чтобы она вышла на собрание. Приехал представитель из района. Говорят, будем переизбирать председателя.

Я передала маме слова Пари.

— Хоть мне и нездоровится, но пойду, — сказала мама, немного оживляясь.

Проснулась я оттого, что скрипнула дверь. С собрания вернулась мама. Вместе с ней пришла Хуризадай.

— Хорошо, что ему люди все высказали! — торжествовала соседка. — Ты видела: он то бледнел, то краснел? Морда-то прямо как у буйвола.

— Он привык считать, что колхоз его собственность. Сначала готов был всех проглотить, кричал. А потом утих, как улей, брошенный в реку.

— Ведь недаром старики говорят: «Ударишь медведя веткой, он разозлится. Ударишь палкой — он покорится!» Когда Жамал понял, что все его проделки известны, из него прямо масло потекло…

— Ничего другого ему и не оставалось! Весь колхоз выступил против него!

— Вот только не понравилось мне, Парихан, что ваш Мажид отказался быть председателем.

— Его ни за что не отпустит военкомат. А ты не волнуйся, Сапинат будет хорошо работать, она быстрая, умелая!

— У меня против нее нет камня за пазухой. Но все-таки мужские руки остаются мужскими. Ну, прощай, я пойду, Парихан. — Хуризадай приоткрыла дверь.

— Прошу тебя, ради аллаха, переночуй у нас. Мне как-то не по себе, — удержала ее мама.

— Нет, сегодня никак не могу. Я видела, что ты себя неважно чувствуешь, вот и проводила тебя домой. Спокойной ночи.

Мама стояла у двери, пока не утихли шаги Хуризадай. Потом начала молиться. Я не спускала с нее глаз. То, прося помощи у земли, мама головой касалась пола, то, умоляя о чем-то небо, поднимала кверху руки.

— Зачем матери рождают таких сыновей? — шептала мама. — Эти люди приходят на землю только для того, чтобы портить жизнь другим. Почему я, несчастная женщина, попалась ему на пути? Аставпируллах, аставпируллах! Прости меня, аллах, за жалобы! Очень уж я несчастлива. — Мама тихонько подошла к нашей постели, нагнулась над нами. — Дочки мои золотые, одна лучше другой! Дети любимого мною Ахмеда. И на вас может упасть пятно из-за подлого Жамала. Ради вас мне нужно и с себя смыть этот позор. Человек умирает только однажды. И мне не написано на роду умирать десять раз, — она взяла лампу и вышла в другую комнату. Я подкралась к двери и заглянула в щелку.

«Почему она говорит о своей смерти?»

Мама искала что-то под постелью отца. Вот она вынула кинжал Омардады. Этот кинжал старик положил у люльки моего брата Магомед-Жавгара, когда тот появился на свет. «Пусть сон его будет спокойным и сладким», — сказал тогда Омардада.

Мама, зажав ножны между коленями, с трудом вынула кинжал, внимательно его осмотрела и снова сунула в ножны. Потуже завязав платок, она направилась к двери. Я быстро юркнула в постель и накрылась одеялом.

Потушив лампу, мама поставила ее на окно и, произнеся «лахавлавала», тихонько притворила за собой дверь на веранду.

«О каком позоре говорит мама? О каком пятне?» — спрашивала я себя. Было ясно только одно — над нами нависла новая беда. Все это связано с Жамалом. Какое зло опять причинил этот ненавистный мне человек?

И вдруг я вспомнила чей-то рассказ о девушке, повесившейся ночью в сарае, — не могла вынести сплетен, которые разнесли о ней по аулу кумушки.

Я даже не заметила, что натянула на себя платье наизнанку. При неярком свете месяца я увидела маму — она медленно шла по улице, останавливалась, потом снова продолжала путь. Постепенно шаги ее стали увереннее. Я, прячась в тени заборов, кралась за нею. Она остановилась у ворот дома Жамала. «Что она задумала?» Я хотела окликнуть ее, но не успела. Мама проскользнула в ворота. «Что будет?» Я по стене влезла на крышу и, с трудом удерживаясь на ней, заглянула на веранду. Руки мои дрожали, каждую минуту я могла соскользнуть вниз.