Родники рождаются в горах

— Если у человека совесть чиста, а руки не запятнаны кровью, он может и из камня выжать воду. Черная кошка уверена, что все кошки черные. Товарищ судья, мы не согласны разбирать наше дело при участии прокурора Абдулазиза. Думаю, что и все со мной согласятся. Кануло в вечность то время, когда трудовой народ был наковальней, а молотками — начальники. Я не хуже любого грамотен, знаю законы Советской власти. Против вас, товарищ судья, у нас нет зла, а прокурора мы отвергаем. — Не спеша, так же высоко неся голову, Омардада прошел на свое место.

Сколько силы, независимости и уверенности было во всех его движениях! Мамины глаза потеплели. Мне даже показалось, что она мне улыбается.

Зал гудел, одобряя Омардаду. Судье много раз пришлось браться за звонок, пока шум утих.

Судья решил:

— Разбирательство дела отложим. О времени сообщим особо…

Я сразу побежала к маме. Мама тоже бросилась ко мне — руки ее были горячие, лицо пылало.

— Да ведь ты больна, мама! Милая моя мама!

— Нет, дочка, я совсем здорова. Как вы там? Будь умницей, старайся хорошо учиться. Я скоро вернусь домой.

На следующее утро Халун собрала передачу для мамы. Я прибежала в крепость, но мне сказали, что мама в больнице. Я помчалась туда. Санитарки пошушукались. Одна, сочувственно посмотрев на меня, провела к седьмой палате. У двери стоял милиционер. Санитарка что-то сказала ему, и меня пропустили. Мама лежала в палате одна. Увидев меня, она хотела приподняться, но слабость ей помешала. От волнения я не могла говорить. Мама старалась быть спокойной и веселой, но я понимала, с каким трудом ей дается это спокойствие.

— Не волнуйся, — наконец вымолвила я. — У нас все хорошо. Асият и Нажабат учатся, помогают мне по хозяйству. (Себя я теперь считала совсем взрослой.)

— А ты не опоздаешь в школу? Беги скорей. Обо мне не думай, я скоро поправлюсь, — мама смотрела мне в глаза, гладила по голове. — Беги, дочка! Слышишь, Омардада ко мне идет.

Я вышла. Омардада стоял перед милиционером и, покачивая головой, ехидничал:

— Почему здесь стоишь только ты один? Надо было троих поставить и пушкой вооружить.

— Да объясняю же я, что ее охраняю. Ведь у нас эту месть еще не изжили. Не дай аллах, женщину обидят! — втолковывал милиционер.

Старик посмотрел на него недоверчиво и вошел в палату.

Во дворе школы меня встретила Хафизат.

— Куда ты идешь? Ведь тебя исключили! — сказала она, не скрывая торжествующей улыбки.

— Исключили? За что?

— За то, что твоя мать арестована и ты была в ночь убийства вместе с нею. Из-за вашей семьи лучший ученик школы уехал из аула! — Хафизат побежала прочь.

«В чем я провинилась?» — спрашивала я себя, входя в класс.

Холодно встретили мой приход одноклассники. Алибега не было, и его пустая парта как бы упрекала меня: «Ты виновата, ты!»

Я выскочила из класса и пошла к дому. Меня окликнул Омардада. Я поспешно вытерла слезы.

— Так рано кончились уроки, Патимат? — он внимательно посмотрел мне в лицо.

— Я больше не пойду в школу, Омардада!

— Валлах, чтобы больше, Патимат, я не слышал от тебя ничего подобного.

— Меня исключили…

— Исключили? За что?

— Говорят, что я виновата вместе с мамой, — тут я уж не могла сдержать рыданий.

Мы некоторое время стояли друг против друга — Омардада и я. Он смотрел в землю, как бы спрашивая у нее совета, потом приложил козырьком руку ко лбу и обратил глаза к солнцу.

— Сбегай, Патимат, принеси мою тяпку. Я работал на делянке, когда мне сказали, что Парихан в больнице. Заторопился — тяпку бросил. Боюсь, что она пропадет.

Омардада ждал меня там же, где мы расстались.

— Идем вместе. — Старик взял меня за руку. От его ладони в мою переливалась удивительная сила. Мы дошли до школьных ворот. Во дворе стояла серая легковая машина. Школьники окружили ее плотной стеной.

— Идем к директору! — он с шумом бросил тяпку у дверей кабинета и ударом колена распахнул дверь. Директор школы беседовал с высоким военным, на груди которого сверкали ордена.

— Ассалам алейкум. — Омардада почти вплотную подошел к директору.

— Валейкум салам, — ответили ему оба, с удивлением оглядывая старика.

— Иди сюда, Патимат, не бойся! — Омардада снял свою лохматую папаху, отряхнул прямо над директорским столом. Директор побагровел и, пригнувшись, принялся сдувать пыль.

— Ничего не выйдет! Комок земли ветер не унесет, — сказал Омардада, вытирая стол шапкой.

Человек в военной форме громко рассмеялся.

— Я занят, что тебе здесь нужно? — директор недовольно поморщился.

— Занят не занят, это меня не касается. Я пришел спросить, для чего совершилась революция?

Директор вытаращил глаза и молча смотрел на Омардаду.

— Не удивляйся, товарищ! Ты слышал, чья это дочь? Ее отец был политруком национального полка.

Человек в военной форме прохаживался по комнате. «Кир-кир-кир», — поскрипывали сапоги.

— Погиб ее отец на государственной работе, — невозмутимо продолжал Омардада. — Есть пословица у горцев: «Герой погибает в дороге, а трус в постели». Он умер в дороге.

— Говори яснее, чего ты хочешь? — Директор стукнул карандашом по столу.

— Я и так говорю ясно. Почему ты выгнал эту девочку из школы?

— Фамилия?

— Ахмедова Патимат!