Родники рождаются в горах

Родина!
Скажи мне, кто впервые
Научил меня любви такой,
Кто вписал мне в сердце твое имя,
Чтоб всегда стучало под рукой?

Может, птица — вестница апреля

С голубою брошкой на груди
Мне над колыбелькою пропела
Про твои высокие пути.

Может быть, пробив под снегом землю

Тем зеленым тоненьким копьем,
Рассказал мне рыцарь твой —
Твой стебель
О прекрасном образе твоем.

Может быть, мне солнце постучало

На заре в оконное стекло
И, обняв лучами, рассказало
Про твое лучистое тепло.

Может быть, царь-месяц до рассвета

Простоял со мною у дверей
И своим голубоватым светом
Говорил о нежности твоей.

Может быть, беря меня на улицу,

Мой отец, с нелегкою судьбой,
Закаленный в битвах революции,
Завещал мне дорожить тобой.

Может, мать качала вечерами

Колыбель в затейливой резьбе
И своими добрыми руками
Мне передала любовь к тебе.
Может быть, и тучи грозовые
Проиграли на своей трубе…

Родина,

Так кто ж это впервые
Научил меня любви к тебе?
Я еще не вымолвила «мама» —
Это слово первое в судьбе,
А уже тогда
Из сердца прямо
Проросло зерно любви к тебе.

Я давно уже опора маме,

И сама я — мама,
И теперь
Держит душу крепкими корнями
Дерево любви моей к тебе.

Я держу плоды на нежных ветках,

Корни все — под левою рукой…
Родина,
Скажи мне, кто же это
Научил меня любви такой?!

Я кончила читать и, немного смущенная, подошла к своим одноклассникам. И тут я увидела Мажида.

— Когда ты приехал? — только и смогла я спросить.

— Только что! И знаешь, Парихан тоже на днях вернется.

— Правда? — я при всех бросилась на шею к Мажиду. Это никого не удивило — ведь был День Победы, замечательный день!

— Кончилась война!

— Войне пришел конец! — слышали мы вокруг восторженные крики.

XIII

Меж колосьев в начале лета
Вырывала ты сорняки.
Не бывать здесь тоске и грусти!
Крепок колос твой налитой,
Колос, колос твой остроусый,
Нежен колос твой золотой.
Это зелье от всех бессонниц,
Это все — и любовь и хлеб!

* * *

Из шипов выходят розы, от снегов рождаются реки.

(Пословица)

Сдав последний экзамен, я бежала домой. Прошло уже несколько дней со дня окончания войны, но в ауле мало что изменилось. Семьи, куда вернулись мужчины, старались не показывать своей радости, — особенно остро чувствовалось сейчас, как невосполнимы потери в осиротевших домах. Вернувшиеся с фронта ходили к родным, друзьям и знакомым погоревать вместе с ними о безвременно ушедших кормильцах.

И все-таки я была счастлива в этот день: школа окончена! Мне все улыбалось: солнце, небо, травы. Мечты уносили меня далеко, я видела себя уже агрономом, указаний которого ждали женщины на делянках. Среди зеленеющих всходов так ярко и красиво мелькали разноцветные платья…

Заметив Халун, я подбежала к ней. Она вырывала сорняки на пшеничном поле, и я невольно залюбовалась ее ловкостью и умелой работой. Халун по-матерински ласково ощупывала нежные всходы, и мне чудилось, будто ее потрескавшиеся и загрубевшие пальцы оставляют на земле строки никому не знакомой песни.

— Ты устала, Халун?

— Нет, совсем не устала. — В уголках ее глаз блеснули слезы.

— О чем ты плачешь?

— Нет причины мне радоваться… Кончилась война, это хорошо. Но ведь погибла моя надежда… Как он любил Пари, ты не можешь этого понять, дочка. Не дай аллах никому, даже кровному врагу моему, пережить потерю сына. Когда я получила похоронную, в темную бездну упало мое сердце, и никогда не будет оно на месте. — Халун села на меже и вытерла головным платком слезы.

Как хотелось мне облегчить ей горе! И я с неожиданным вдохновением соврала: