Родники рождаются в горах

— А не поможете ли вы: нам нечего ставить… Может быть, у вас есть подходящая пьеса…

Шарифат поглубже надвинула папаху на лоб.

— Вы напишите в Махачкалу! Мы туда написали и нам прислали.

— Боюсь, долго придется ждать ответа… — Хаджимурад не знал, что еще сказать, а уходить не хотелось.

— Мы перепечатаем и пришлем вам. Кому посылать-то?

— Запомнишь? Цибилкул, Хаджимураду Жамаловичу Хамзатову. А ты слово сдержишь?

— Слово горца — не гвоздь! Это гвоздь — когда хочешь — вобьешь в стену, когда хочешь — плоскогубцами вытащишь. — Шарифат изо всех сил старалась играть роль джигита. — Дал слово — выполню!

— Скорее! Ишь разболтались! — Багжат подбежала к Шарифат, схватила за руку. Девушке не понравилось, что Хаджимурад поглощен разговором с ее подругой. «И Шарифат кокетничает!» Она с силой сжала руку мнимого юноши. — Идем!

Шарифат неохотно последовала за Багжат.

— Не забывай нашего уговора! — крикнул вслед Хаджимурад. — Не откладывай в долгий ящик!

Школьницы окружили Шарифат.

— О чем он говорил с тобой?

— Ну о чем могут беседовать джигиты! — засмеялась Шарифат. — О конях, о борьбе, о девушках. А ты, Багжат, зачем меня торопила?

— Боялась, он догадается… — нашлась Багжат. — Тебе же было бы неловко! Интересно, как его фамилия?

— Хамзатов! — Шарифат пытливо посмотрела на Багжат. — А тебе очень важно это знать?

Теперь выступали танцоры Горчока. И подобно тому, как песнями пленил Хаджимурад хозяев, так гостей покорили танцы. Особенно ловко плясал один джигит — девушки из Цибилкула не спускали глаз с переодетой Шарифат.

Затаив дыхание, Супайнат и Алиасхаб любовались своей единственной дочерью.

«Чем Шарифат хуже сына? — размышляла Супайнат. — Нет, я ее на мальчика не променяю. Хорошо, что у нас дочь!»

Она украдкой посмотрела на мужа, стараясь угадать, о чем теперь думает он. Супайнат оставалось только радоваться — Алиасхаб весь светился от гордости за Шарифат.

Супайнат облегченно вздохнула.

«Как меняется жизнь в ауле! Давно ли я была такой, как Шарифат! Тогда в Горчоке молодежь приглашали в первый кружок самодеятельности. Ни одна девушка не соглашалась плясать на сцене. Да и старики не разрешали. Мальчики надевали женские наряды, говорили за девочек. А теперь девушки наряжаются джигитами. И все — будто так и надо!»

Хаджимурад, не сдержав любопытства, повернулся к соседу горчоковцу Ибрагиму.

— Как зовут, этого парня?

— А ты про кого?

— Что пляшет лучше всех.

— Ах, про этого? Вот чертова память, забыл имя… Да… Этот… Шамсудин… А что, очень тебе понравился?

Хаджимурад не мог понять, почему в словах Ибрагима звучит ехидство…

— Ничего не скажешь… Пляшет, как настоящий джигит.

Утихли звуки зурны и барабана, танцовщицы замерли, как лебеди на тихом пруду. Джигиты сорвали с голов папахи. Но самый лихой танцор какое-то время оставался с покрытой головой. Вдруг он как будто что-то вспомнил, улыбнулся, стащил папаху, и две золотистые косы тяжело упали ему на плечи…

Зал дрогнул от ударов в ладоши, от восторженных криков.

Хаджимурад, сам того не заметив, вскочил с места, захлопал громче всех.

— Длинные у вашего Шамсудина косы! — крикнул он Ибрагиму и бросился за кулисы.

«Что ему до Шарифат? Не все ли ему равно, кто она — девушка или джигит». — Ибрагим помчался следом за гостем.

Хаджимурад увидел Шарифат у дверей комнаты, где переодевались девушки.

— Подожди, горец! Подожди минутку! Ты дал мне слово тверже стального гвоздя. А теперь, увидев твои косы, я стал сомневаться в твердости этого слова…

— А ты не сомневайся, Хаджимурад! — Девушка усмехнулась. — Ты думаешь, только у джигитов крепкое слово? Почему ты такой недоверчивый? Может быть, тебя уже успела обмануть какая-нибудь горянка?..

Шарифат засмеялась, Хаджимурад покраснел.

— Хорошо, хорошо! Подожду, проверю, что стоит слово девушки. Напоминаю тебе — Хамзатов, Хаджимурад. Не забывай адрес.

В глазах Шарифат сверкали искорки.

— Цибилкул! — хохоча крикнула она. — Помню!

— Да, так и напиши на письме…

— На каком письме? — Шарифат удивленно подняла брови.

— Ну, на конверте, в который ты вложишь пьесу. Ты не побоишься приписать мне несколько строк?

— Почему я должна чего-то бояться? Но тебе-то нужна пьеса…

— Да, пьеса… А ты мне даже своего имени не назвала…

— Разве ты спрашивал? — лукаво сказала горчоковка. — У меня не такое знаменитое имя, как у тебя. Меня зовут Шарифат.

Бросив насмешливый взгляд на собеседника, девушка подбежала к двери. Не успела Шарифат ее распахнуть, как Ибрагим, ревниво слушавший издали весь разговор, крикнул:

— Шарифат! Я жду тебя, переодевайся скорее!

— Сейчас! — Девушка оглянулась на опешившего Хаджимурада, с силой захлопнула за собой дверь.

Хаджимурад неприязненно оглядел Ибрагима, пошел разыскивать друзей из Цибилкула.

Ибрагим помедлил у двери.

«Сегодня я скажу ей, что она мое солнышко, что без нее весь мир пустыня, не радуют цветы и травы… Нет, не так, как-то иначе…»

Нервно потирая руки, Ибрагим ходил взад-вперед мимо двери, за которой слышались смех и говор девушек.