— Здесь нет ни одного годного! — Хаджимурад распрямился. — Ибрагим, нужно привезти! Одной машины крупного камня будет достаточно!
— Не только в Цибилкуле мастера, — прервал его каменщик Кайтмаз. — Мы не заставляем гостей работать. — Он засучил рукава и взял в руки кирку.
— А у нас, цибилкулцев, есть пословица: «Если застанешь друзей за работой — работай! А если за едой — ешь!» Мы не бросаем кунаков, когда надо помочь! — Хаджимурад вытер пот со лба.
— Ибрагим, пригони машину камня от колхозной постройки, — распорядился Алиасхаб.
— Возьми нашу машину! — крикнул Хасан.
— Машину-то мы возьмем нашу, колхозную.
Ибрагим махнул братьям рукой и помчался выполнять распоряжение. Мальчики гуськом побежали за ним.
— Иногда я плачу, что у меня нет детей. У кого же их так много, как не у меня? — причитала Издаг с веранды. — Дай бог всем здоровья и долголетия! Недаром, видно, я слыхала — все за одного, один за всех!
Кайтмаз и Хаджимурад работали споро: стена росла быстро. Вокруг дома старушки Издаг собиралось все больше народа. Было воскресенье, торопиться некуда! Жители аула Горчок, те, которые не знали о происшествии, проходя мимо, невольно замедляли шаг.
— Не этот ли парень пел вчера в клубе?
— На все руки мастер: и дома строить, и песни петь!
— И как это не боятся его родители дурного глаза! — удивлялась бабушка Патимат. — Отпустили такого джигита в чужой аул.
На нее оглядывались — она обиженно поджала губы.
— Смотрите, как ловко работает.
— Да он сын знаменитого каменщика, — вмешалась Супайнат. — Отец-то, наверное, с малых лет его учил.
— Этакий молодец еще в утробе матери был удалым, в люльке — умелым, — восхищенно сказала соседка старушки Издаг.
Алиасхаб подавал Хаджимураду раствор. Все утро он не сводил глаз с цибилкулца.
— Смотрите, какого джигита отец воспитал! Малый чуть старше моей дочери, а как ловко работает!
— Если сын такой мастер, каков же его отец!
«Был бы у меня сын, что бы я смог ему передать?» — раздумывал Алиасхаб. Но тут он услышал нежный голос Шарифат:
— Папа, куда вылить воду — на глину или в бочку? — В руках девушка держала доверху наполненный кувшин.
Мысли Алиасхаба стали веселее: «Может, и моя Шарифат будет великой мастерицей. Бабка учит ткать ковры!» Алиасхаб улыбнулся. Он по-прежнему следил за руками Хаджимурада — тот ловко укладывал камень за камнем. Вдруг Алиасхаб представил себе руки дочери в работе. Зеленые, красные, синие, желтые нити замелькали перед ним. Алиасхаб тряхнул головой, прогнал наваждение.
— Полей глину! — И, не скрывая от людей нежности к дочери, взял кувшин из ее рук.
— Все хорошо! — сказал Кайтмаз, посматривающий на Алиасхаба и его красавицу дочь. — Работа кипит! Помощников много! Не хватает только песни! А под песню работа еще лучше спорится. — Он подмигнул Хаджимураду.
Цибилкулец как будто только и ждал этого. Он несколько мгновений перебрасывал камень в руках, прикидывая — где его место в кладке. Пристроил, разогнул спину, потянулся. И над горами полетели слова песни:
— Какой же он славный! Будто всю жизнь жил в нашем ауле, — шептала соседка жене Алиасхаба. — Ведь певцы часто задаются — петь не упросишь! Я про себя уж своих ребят ругаю — не похожи они на этого цибилкулца. — Тут она улыбнулась краешком рта. — Была бы у меня дочь, отдала бы за такого не задумываясь.
— Парень-то он хороший! Ничего не скажешь, — согласилась Супайнат. — И все-таки если бы у тебя была дочь, ты бы прежде подумала, а потом уж отдала…
Под песни Хаджимурада работа пошла еще веселее. Старушка Издаг сияла.
Время близилось к обеду. Женщины — одна за другой — исчезали, потом появлялись вновь. В руках они несли миски, покрытые белыми или пестрыми кусками полотна и ситца. Подходя, выставляли содержимое мисок напоказ — тут были и оладьи, и чуду, и каша из кураги.
— Видно, у нас о гостях особая забота, — шутил Кайтмаз. — Работаешь с утра до ночи — никто не думает, что товарища Кайтмаза надо побаловать!
— Правило «гостю лучшее блюдо и самая мягкая постель» не мы, Кайтмаз, выдумали, — сказала Супайнат. — Его наши предки нам завещали! А чем кормит тебя твоя Патима, мы сейчас узнаем. Вон она идет… Посмотрим, что у нее в миске!
— Сюда неси, своему орлу неси, моя орлица, — зачастил Кайтмаз. — Своими ногтями собственную спину чесать сподручнее. Кому, кроме тебя, знать нрав моего желудка? Нежные блюда: чуду, оладьи — не по мне. А вот лепешка, которой можно убить льва, и кусок мяса, от которого тень падает на всю грудь, — как раз моя пища.
— Если тебя кормят другие, мне всегда кажется, что ты ешь не досыта! — Патима подняла крышку с миски — острый запах чеснока разнесся по воздуху.