Родом из шестидесятых

– Да, хомут на себя надел ты. У меня в деревне тоже садик. Так приеду с работы, а жена: «Нужно полить!» Поливаешь. Или – угольку надо. Машина своя, привезешь. А в воскресенье – целый день топлю.

И вздохнул.

– Когда переезжал, приятели смеялись. Да тебе в городе нечего делать будет. Здесь хоть топить да поливать. Сбежишь сюда, ей-ей…

Помолчали.

– Хорошо тут, лес…

– Да, тут совхоз «Белые листья».

Мелькает речка-ручей Гнилушка, одиноко отблескивающая зарей. Чудесные дачи, спрятанные в зелени садов! Единственный рай, где прячутся от внешних тягот трудящиеся граждане.

Вот и наша дача, восемь соток, выделенные теще министерством, и деревянный сруб, который она обустраивала «своим горбом».

На границе нашего участка стояла соседка, с исплаканным лицом. Показала горсть собранных со смородины больных шариков.

– Значит, так. Надо вам со смородины клеща собрать. Потом листья сгрести.

И удалилась. Катя возмутилась:

– Терпеть не могу. Ради своего сада, чтоб к ним не перешло, на все готова.

– Это кто? – спросила Светка.

– Баба Яга.

Вышла соседка, из садового участка напротив, добрая, опекавшая нас.

– Уж эти Плохиши, соседи! Хозяйка своего никогда не упустит. Навоз привезли ей, а когда шофер выгрузил, она ему полцены. «Не хочешь, загружай обратно и увози. Понасадила вишен в полуметре от нашей границы. Ну, и я тоже. Она раскричалась, а я спокойненько: «Мои вишни – в метре, а ваши в полуметре». Годами оправлялись под яблони. Вонь такая, что до нас доходила. Ни грамма даже говна у нее не пропадает. Я с ней не ругаюсь – скажу и уйду.

Пока мы раскрывали окна, она продолжала:

– Напротив – Петр Иванович с семейством, вы знаете. Они ничего. Только вот мои доски тают, за стеной с их стороны. Штакетник унесли тоже. Как это можно? У них Галина Николаевна нагнулась к ребенку, и упала боком. Сломала позвоночник. Сейчас у них на даче заперто, пусто, а раньше с ранней весны людно было, – сыновья, снохи, внучата. Вот так бывает.

– С того угла, – продолжала она, – очень хорошие люди живут. Василий Иванович и-зу-мительный человек! Он жену потерял. С тех пор сдал.

А там – тоже очень хорошие евреи живут. Двое стариков. Это, сейчас работает в саду ее сестра. А они – на юге. Он пенсионер – путевка дешевая.

____

Наконец, в прохладе внутри дома, в запахе досок, поели картошкой с мясом и молоком.

Дорожные неудобства и страхи кончились.

В этом мире единственное, во что можно верить, это семья. Мир не приспособлен для вольного духа, и в нем есть только семья, спасение в наивной чистоте дочери, в моей мучительной любви с постоянной болью ревности к аристократическому духу гордой женщины. Поэтому у всех, с кем встречался – семья на первом месте. Но потухнет ли этот свет в мире? Или мир слишком холодный, чтобы сохранить этот свет в нежных ладонях.

Поднялся в мою «золотистую комнату» с дощатыми стенами, покрытыми свежей олифой. Она разделена на два «музея»: в прихожей царство плакатов и картинок сталинского ампира, сосланные сюда за ненадобностью. Сталин с Ворошиловым в сапогах прохаживаются по дорожке Кремля, ражие стахановки, лощеные артисты.

В большой комнате на соструганных мной книжных полках вся макулатура, изданная в сталинские времена: книги лауреатов сталинских премий, скучные журналы, вырезки из газет – съездов и пленумов. Поражаешься, сколько труда и бумаги израсходовано зря. Сколько убытков, одни убытки! Вся жизнь – сплошной убыток! – как говорил герой рассказа Чехова «Скрипка Ротшильда», похоронив жену!

Утром открылся яркий вид на сад. Все цветет, заросло. Груша, недавно гудевшая от пчел сплошь в цветении, отцвела.

Светка лежала на раскладушке на воздухе, держа кота Баську, ворочала коленками и разглядывала розовые пятки. Катя прореживала крошечную плантацию желтых и красных тюльпанов.

Я косил траву, глядя в упор в ее зеленую гущину, раздражаясь от необходимости вырывать с корнем пырей, и приятно было косить ломкую, с прозрачными стеблями – легко и ровно она ложилась. Полол грядки клубники, обеими руками влезая в них, и в заросли бледно-зеленого до прозрачности щавеля.

Разразился дождь. Мы побежали в дом.

– Ух! У-у-у! – кричала Светка с крыльца. – Что же это! Ветер какой. А что трещит в доме? Все покидались в свои домики. Вот бы мы сейчас на улице были! Ты бы не пенял.

Она забеспокоилась и побежала внутрь.

– У меня Бася внизу плачет! Вот так: «Мя-а! Ма-ма!» Бася, что тебе надо, плачешь? Я же на работе.

Слышу из глубины комнаты:

– Ну, что у тебя все сползает? Это у тебя плохая привычка. Почему ты такой толстый? Не стоишь? Ты у меня плохой. О, боже мой! Не могу, ну я не могу. Знаешь ты, кто? Это не для тебя штаны, а я… на…пяливаю. Сейчас в туфли тебя окуну, хочешь?

Мама готовила еду, молодую картошку с молоком. Света кормила Басю картошкой. Кот залез на стол и выпил ее молоко. Света тыкала в него ложкой.

– Ну, крыса Шушара! Уходи!

Она со своим котом вертелась, мыла ему лапы в миске и приговаривала:

– Чорту-дья-а-вол! Чорту-дья-а-вол!

Я ругался с ней.

– Не издевайся над котом, не дергай его за лапы.