Родом из Сибири

…С утра репетировала «Кармен» – полностью показывала. Сергей Аполлинариевич очень хвалил. Но… устала, еще пять дней!!! Да, политэкономию сдала на пять – поразительно. Так что скоро домой, буду помогать картошку окучивать. И съездим в деревню вместе?..

30 июня 1946 года. Москва

…Вчера был экзамен!!! Ну, мучились не зря: последние три дня почти не спали, в институте ночами репетировали. Было два отделения. В первом «Три бойца» – очень неплохой массовый оригинальный отрывок, «Казаки» и «Гроза» – первый акт. Я ведь не стала делать Катерину, так как у меня «Кармен» и «Молодая гвардия».

Затем второе отделение «Кармен», и «Молодой гвардией» кончали. И что же?

На экзамене были мало того что все кинематографисты, еще: Фадеев, Катаев и кого только не было. Так вот, когда делали конец «Гвардии» – я запеваю песню «Дывлюсь я на небо…», украинскую, и мне отвечает вся тюрьма, и мужская камера и женская, – Фадеев плакал!!! Аплодисменты на экзамене!

«Кармен» прошла с блеском. Герасимову так нравится, как я ее делаю, что оставил двенадцать сцен. И я целый час играла!!!

Потом, когда приходили с поздравлениями, говорили, что в последней сцене, когда мне Хозе всадил нож, глаза мои запоминаются на всю жизнь!!! Я плохо пишу, приеду – подробно расскажу. Фадееву я очень, говорят, и в «Кармен» понравилась…

Режиссером «Кармен» была Татьяна Лиознова. Перед показом все участники свои наручные часы отдавали ей на хранение. Она их надевала себе на руку. Сама же Таня играла старую цыганку, предсказывающую Кармен судьбу. Нанизанные до локтя часы комиссия поняла как знак того, что дело происходит у контрабандистов.

У «цыганки» на блюде лежали огромные красивые луковицы (найденные на базаре и на последние гроши купленные Таней). На экзамене этот натюрморт сразил Козинцева: «Как это прекрасно вы взяли у Доре». Спустя годы Татьяна сказала мне, что в то время она и понятия не имела о луковицах у Доре!

Показ на экзамене сцены в тюрьме из «Молодой гвардии» произвел большое впечатление на присутствующих. Сильна сцена была общностью порыва, общим эмоциональным всплеском, особенно выразившимся в этой прекрасной песне «Дывлюсь я на небо», которую так удачно предложила и вместе со всеми пела Олеся Иванова.

В зале плакали. Как свежи еще были в памяти людей годы войны! Мы долго не уходили. Ждали оценок, да и вообще – расходиться не хотелось. Непрерывные репетиции перед показом, почти круглосуточная занятость, и вдруг – пустота. А тут такая реакция…

Фадеев тоже заплакал… И потом, когда спек такль «Молодая гвардия» шел на сцене, очень у многих бывали влажные и сияющие глаза – у Бабочкина, у Раневской. В благодарность Мордвинов и Крючков целовали мне руку.

Была потом у спектакля любопытная деталь – эпизод «концерта перед немцами» я играла в платье Марики Рёкк, любимой актрисы Гитлера. Платье специально привезли из Берлина со студии «ДЕФА», но оно было мне велико, пришлось ушивать.

А после экзамена, пока еще шло заседание комиссии, ко мне подошел шофер Сергея Аполлинариевича – он должен был отвезти Фадеева домой – и тихо произнес: «Любку ты будешь играть. Фадеев сказал!»

Что это?! Я так и не решилась спросить у мастеров – правда ли это или случайно брошенное слово. Получив свое «отлично», я по ехала на каникулы в Новосибирск.

Поехала – это легко сказать. Для того чтобы поехать, надо иметь билет. Билета у меня не было. Получить его раньше, чем за неделю или дней за десять, было невозможно, при этом надо было простоять в огромной очереди, такого желания у меня, естественно, не было. Я решила действовать так, как, по моему мнению, действовала бы Люба, если бы у нее было срочное задание выехать из пункта «а» в пункт «б», не имея ничего, кроме одного желания. Чемоданчик я взяла небольшой, надела платье, которое делало меня еще тоньше, чем я была, и отправилась к пункту «а», то есть на Ярославский вокзал. Пошла прямо к мягкому вагону скорого поезда, который должен был отправляться через несколько минут.

Со мной сочувственно говорили проводники, но о том, что свободных мест нет. Затем я пошла к другому поезду. Та же картина. Но я уехала. В этот же день. В «пятьсот веселом» поезде. Так назывались товарно-пассажирские составы, которые шли с большими остановками, но перевозили огромное количество людей. Еще не успокоились после войны волны взбаламученного людского моря. «Пятьсот веселые» кое-как разгружали битком набитые вокзалы.

Взяли меня к себе проводницы. Они ехали в отдельном вагоне-теплушке, по бокам которого были нары в два этажа, покрытые соломой и тюфяками. И если сидишь на верхних нарах у откинутого окна, то блаженней ничего нет, это даже лучше, чем в обычном пассажирском вагоне. Просторно, свежий ветерок влетает в вагон, принося июльские запахи луговых трав, далеких странствий и неожиданных приключений.