Родом из Сибири

Съемка – дело очень утомительное, физически тяжелое, роли ответственные. Внутреннее напряжение, которое нес сам материал «Молодой гвардии», было настолько сильным, что разрядка была необходима, а кроме того, атмосфера импровизации держала нас в творческом накале. Я думаю, что Сергей Аполлинариевич специально поощрял нас в наших «кручениях» и «верчениях на хвосте»…

Едем в Краснодон

Мне тогда не давал покоя образ моей героини. А тут в Краснодон ехать надо, и самое страшное было прикоснуться к судьбе Любы Шевцовой. Все думала, как я буду в глаза смотреть ее родителям? Это же так больно все ворошить, так страшно… Просто ночами не спала от переживаний.

Но уже в день нашего приезда в Краснодон я вместе с режиссерами-студентами пошла в дом к Ефросинье Мироновне Шевцовой – матери Любы. До мельчайших деталей помню эту первую встречу с ней. Я очень волновалась. А Ефросинья Мироновна долю минуты смотрела на меня, потом подошла, обняла и поцеловала. И я заплакала.

Спасла меня мудрая мама Любы… Они с мужем встретили меня в палисадничке – действительно как родную. Отец Любки Григорий Ильич тоже тепло принял меня. Он воевал, был тяжело ранен, долго лежал в госпитале и вернулся домой только в 1946 году, когда роман Фадеева о молодогвардейцах уже вышел в свет.

Они провели меня в дом, посадили под портрет казненной дочери, стали чаем поить, расспрашивать о моем житье-бытье. Никакой материнской ревности, даже намека на ревность не было.

То, что Ефросинья Мироновна так хорошо встретила, меня окрылило. Она многое мне рассказывала. Рассказала, как Люба до войны, купаясь за городом на речке Каменке, однажды решила измерить глубину затопленной шахты-бездонки и с камнем на голове прыгнула в ту самую бездонку. Рассказала, как вывели Любу из стен тюрьмы и она, скинув с себя кофточку, бросила ее женщинам, крикнув: «Вам еще пригодится, носите, а мне уже не надо». Это последние слова, которые наши люди слышали от Любы Шевцовой… Отчаянный был у нее характер.

Я потом свой проверить решила и тоже полезла к шахте. Внизу озерцо под обрывом, метров десять. Стою, качаюсь. Шурф не вижу под водой. Герасимов кричит: «Не смей!» Но я шагнула. Хорошо вошла. А вода все холоднее, сердце замерло! Выберусь или затянет… Задрыгала ногами – выплыла. Вижу, Нонна Мордюкова с обрыва сходу за мной!

Теперь не скажу, что роль Любы была для меня трудной. Я внутренне была готова к такой работе. К тому же рядом были Сергей Аполлинариевич Герасимов и Тамара Федоровна Макарова, они актеров, как птенцов, держали под крылом.

И Ефросинья Мироновна поддержала меня. Она по-матерински отнеслась ко мне, когда узнала, что за мной ухаживает Сергей Бондарчук, очень переживала, как за дочку. Говорила: «Девочка моя, а он тебя не обидит? Смотри, какой он чернявый, на цыгана похож…» Даже отговаривала меня от замужества. Все твердила: «Не ходи за него, не ходи! Знаю эту казацкую породу – любить-то он тебя любит, но от баб его отбоя не жди!»

Июнь 1947 года. Краснодон

…Теперь – как здесь устроились. Я живу на квартире, рядом со знаменитым парком и Домом-музеем Олега Кошевого. За квартиру платит группа. Питаемся в нашей столовой три раза в день. Очень прилично, все вместе. Есть и общежитие, но на квартире лучше. Дают, помимо карточек, еще пятьсот граммов хлеба коммерческого. Потом будут дополнительные пайки. Есть коммерческий магазин. Я думала, здесь хуже. Сейчас дел почти никаких.

Теперь: я, говорят, похожа на Любу. Была у Шевцовых. Отец плакал, и я плакала… Приглашают все время. Скоро съемки…

И наши отношения с Сергеем Бондарчуком обрели определенность. Через письма мы с ним решили наконец объясниться с моей мамой.

10 июня 1947 года. Краснодон

Анна Ивановна! Мне очень хотелось бы увидеть Вас, но сейчас, ввиду многих обстоятельств, это невозможно. Приходится прибегать к письму. При моем неумении писать письма очень трудно выразить на бумаге то, что сейчас меня волнует. Боюсь, что слова окажутся холодными, мало говорящими. При встрече надеюсь восполнить нескладность этого письма «умной» и пылкой речью. Анна Ивановна, я люблю Вашу дочь, хочу всегда быть с ней, быть ее другом и мужем. Благословите и пожелайте счастья в нашей жизни и работе, трудной, большой и светлой жизни честных тружеников.

Мамочка! Я очень давно не писала, это из-за всяких переживаний. Это «послание в Сибирь» Сережа писал фактически два дня, а «обдумывал» недели две. Писал, писал, потом порвал и написал черт-те что. Мамочка моя родная, я очень и очень сейчас хочу Вас видеть. Вчера приехал Сергей Аполлинариевич и спросил, где мама и как она к притязаниям Сергея, а я-то что скажу?..

21 июня 1947 года. Новосибирск

…Я просто не знаю, что и думать. Ничего не знаю… Мне так кажется, пусть и хорошо все будет, но разве сравнишь девичье житье с жизнью замужней женщины? Да, и не эта главная причина моих опасений. Ты рискуешь испортить этим преждевременным замужеством свое будущее, свой творческий путь, так хорошо начатый.