Родом из Сибири

Как это понятно, жизнь, знакомая до мелочей. Это были наши сверстники, наши современники. В Краснодоне, в самом городе, в домах и хатах, во встречах с родными молодогвардейцев, в самом воздухе мы ощутили то, что к этим мальчикам и девочкам «на знакомые до каждой травинки улочки с пыльными жасминами и сиренями, в дедовские садочки с яблонями и в прохладную, с закрытыми от солнца ставнями, хату… вошел немец!» Они своими глазами увидели, как «по яркой степи двигались прямо на них раскрашенные под цвет древесной лягушки зеленые немецкие танки». И мы во время съемок смогли увидеть это их глазами.

Позднее в Краснодоне как памятник рядом с братской могилой замученных до смерти ребят поставили огромное здание музея «Молодая гвардия». «А вы думали, у нас тут деревянная избенка?» – среагировали сотрудники музея, когда я его увидела. В музее – книги, пропитанные кровью записки, фотографии, потрепанный чемодан с листовками… А возле музея на аллее к тому самому шурфу № 5, куда сбрасывали непокорных, холодный ветер прошибает до костей. Воет на тысячи голосов.

На съемках Сергей Аполлинариевич Герасимов наказал: «Не рассказывайте никому, когда будем снимать последнюю сцену». И вот она сцена: актеры идут «дорогой смерти». И вдруг отчаянный вопль: кричали матери… Кто-то проговорился, и к шурфу пришел весь город.

Странное чувство – когда я смотрю картину в ее законченном виде, мне кажется, что музыка звучала, когда фильм еще снимали. Вспоминая Краснодон, я всегда слышу увертюру, написанную Шостаковичем гораздо позднее.

Событие на всю страну

23 октября 1947 года. Новосибирск

…Международные отношения портятся катастрофически, и у всех тяжело на душе. Ну, прежде смерти не следует умирать. Надо жить, и жить хорошо, по возможности бодро.

Все здесь, и мы в том числе, сгораем от нетерпения скорее увидеть картину. Хоть бы дали там информацию в газетах, что картина просматривается, а то неприятное впечатление производит молчание. Министерство ваше опять ругнули за плохую работу. Это досадно, что, там не знают разве, что на выпуске несколько больших работ? Довженко ведь тоже заканчивает.

Сейчас читаю «Исповедь» Руссо. Первый раз читала эту книгу в свои восемнадцать лет. Долгие годы была под сильным ее впечатлением. А сейчас уже не то восприятие. Многое совсем неприемлемо в теперешнем моем состоянии…

9 декабря 1947 года. Новосибирск

…Значит, вашу работу уже видел Сталин?

Чувствую, что все вы окрылены вниманием и рады-радешеньки, что вам дают возможность еще поработать над фильмом…

Я встретила Сергея Аполлинариевича Герасимова в коридоре Театра-студии киноактера. Он шел в пальто, увидев меня, остановился:

– Только что говорил с Иосифом Виссарионовичем!!!

Был Сергей Аполлинариевич взбудоражен, бодр…

А суть беседы была в том, что, посмотрев первую серию «Молодой гвардии», Сталин сказал, что провала взрослого, партийного подполья в фильме не должно быть, так же как и беспорядочного, панического отступления наших… Отступали «только на заранее подготовленные позиции и планомерно».

Это значило, что летят из первой серии две самые удавшиеся в художественном отношении сцены: превосходно сыгранная сцена последнего разговора Шульги и Валько в тюрьме (причем роль Шульги в отличном исполнении Александра Хвыли выпала из фильма вся) и сцена первого появления Любки в фильме.

К тому времени и относится первый рубец на сердце Сергея Аполлинариевича – след инфаркта, перенесенного им на ногах.

Какова же была грозная сила авторитета Сталина и беспрекословного подчинения ему! Поистине – «не сотвори себе кумира»!

13 декабря 1947 года. Новосибирск

…Сейчас надо еще повозиться с рассказом. Из дому сегодня не выхожу. Окно замерзло. За ним далекое, холодное зимнее солнце… Что-то древнее, древнее. От первых дней мироздания. Мороз, снег, оранжевое холодное солнце…

Пиши мне! Раз в неделю обязательно. Ты – самое светлое, радостное и чистое, что у меня есть в жизни. Ты, потом Нина, потом все, что подходит под понятие Родина, потом, иногда, моя работа. Потом – моменты доброго, теплого чувства к бабушке, когда она не шумит. Оказывается, немало!..

Декабрь 1947 года. Новосибирск

…Свирепые морозы, сегодня – сорок два градуса. Бабушка все это время тоже ждала тебя. Я не буду ее огорчать, буду говорить, что ты приедешь в феврале. Ну, а там буду откладывать твой приезд. Буду говорить, что и картину с тобой она скоро увидит. Может, дотянет. Сейчас она нахмурилась – хлеба в ларьке, где мы получали по карточкам, не оказалось. Мы-то понимаем, что это просто случайность, а она огорчена, долголетний опыт ей подсказывает, что может получиться еще труднее, чем было. Жалеет, что у нее нет сил и она беспомощна чем-либо помочь…

19 декабря 1947 года. Новосибирск