Экономические последствия переделов — вне наших интересов и компетенции, квалификация же их как «души» общины заслуживает психологического комментария. Но прежде любопытный факт в ответ на вопрос: «Набираются ли две трети голосов из тех крестьян, которым передел выгоден, так как приносит прирезку земли?»[2-39]
Голосование по переделу в 32 общинах (6590 хозяев) Острогожского уезда Воронежской губернии: «за» — 4924 голоса (75%), «против» — 25%. А теперь самое интересное: 72% голосов «за» принадлежали крестьянам, получавшим выгоду, 5% — тем, кому он был ни в убыток, ни в прибыль, оставшиеся же 23% подали те, которым он был в убыток[2-40]. «При каждом переделе от одной трети до одной четверти крестьян голосуют за него не для того, чтобы получить прибавку земли, соглашаются на него вопреки своей хозяйственной выгоде»[2-41]. Почему же? Автор называет два резона: «Крестьяне стоят за общинное владение <...> потому, что оно полезно для будущих поколений и справедливо»[2-42]. В поддержку — мнение крестьянина Ярославской губернии: «К подворному владению желают перейти лишь те, которые только себе желают, а до других им дела нет. По-моему же, совершенно невозможно, потому что у одних будет густо, у других пусто, а у третьих ничего. Имея отдельную собственность, всякий должен ее охранять от соседа; и затем некоторые семьи уменьшатся, а некоторые увеличатся; одних делать счастливыми, других несчастными; и вечные скандалы. Я нахожу это совершенно невозможным, всматриваясь в будущее»[2-43].Комментария заслуживают не сами по себе бесхитростные, хотя и не без морализации, рассуждения деревенского жителя начала XX в., а породившая их старинная идея об имущественном равенстве как залоге психологической гармонии взаимоотношений собственников. По заверению Аристотеля[2-44]
, первым предложил сделать земельную собственность граждан равновеликой Фалей — политический деятель родом из Халкедона на Боспоре Фракийском, живший до Платона и Аристотеля. Согласно историкам античности, «попытка осуществить это предложение была предпринята в Херсонесе Таврическом ок. 375—350 гг. до н. э.»[2-45] и, возможно, поспособствовала процветанию города в конце IV в. до н. э., завершившегося спустя несколько десятилетий по ряду объективных причин, в том числе — узости аграрной базы, не отвечавшей запросам растущего населения[2-46]. Рекомендованные Фалеем манипуляции с приданым (богатые дают, но не получают, бедные получают, но не дают) если и были реализованы, внутренней социальной смуты предотвратить не смогли. Называя имущественное равенство «до некоторой степени полезным во взаимных отношениях граждан»[2-47], Аристотель полагает: решающего значения оно не имеет, поскольку не выравнивает человеческих вожделений: «Вожделения людей по природе беспредельны, а в удовлетворении этих вожделений и проходит жизнь большинства людей»[2-48]. «Кроме того, — резонно замечает философ, — люди вступают в распри не только вследствие имущественного неравенства, но и вследствие неравенства в получаемых почестях»[2-49]. Добавим: и по многим иным поводам.Вопреки славянофильской мифологии земельные переделы не обеспечивали имущественное равенство домохозяев. Дифференциация в сфере земледельческого хозяйства, социальная стратификация, классовое расслоение крестьянства отмечались не только леворадикальными авторами[2-50]
. Иными словами, в общине бок о бок соседствовали зажиточные, середняцкие и бедняцкие дворы, причем обитатели последних нередко служили батраками у состоятельных односельчан[2-51]. В конце XIX в. в 50 губерниях Европейской России отходничеством — постоянной или сезонной работой по найму вне собственного земельного хозяйства — было занято более 7% сельского населения[2-52]. Частично это был кустарный промысел, в том числе артельный; частично — участие в строительных и дорожных работах в качестве чернорабочих; частично — работа на фабриках и заводах близлежащих городов. Однако большинство (67,4%) тех, кто указал работу по найму как основное занятие, являлись батраками — сельскохозяйственными рабочими, «деревенским пролетариатом», как называл их В. И. Ленин. В 1913 г. накануне войны в целом по России его численность составляла примерно 4,5 млн человек[2-53].В современной литературе пролетарскими иногда называют хозяйства, где нет рабочего скота. «По данным военно-конской переписи 1812 г. в Европейской России они составляли 31,6%. Хозяйств, имевших одну лошадь, насчитывалось 32,4%, сельскохозяйственное производство могли поддерживать при этом в основном крестьяне нечерноземной полосы, а в Черноземье требовалось на обработку того же количества земли как минимум две лошади. Поэтому эта категория крестьянства была беднейшей. 2—3 лошади имело 29,7% крестьян, входивших в группу среднего крестьянства»[2-54]
. По сведениям из того же источника к 1917 г. 11,4% деревенских дворов Европейской России являлись безземельными, 18,4% — беспосевными, 34,6% — безлошадными[2-55].