Родословная советского коллектива

Права Фицпатрик: праздничная атмосфера шумных массовых мероприятий позволяла лично продегустировать вкус завтрашней радости и вселяла уверенность, что она восторжествует. Символическому приобщению к лучезарному будущему служили и чрезвычайно популярные у городской молодежи кинозрелища[4-14], с конца 20-х подвергавшиеся идеологической цензуре. В 1928 г. специальное киносовещание при ЦК ВКП(б) постановило вести «решительный курс на дальнейшее сокращение импорта кинокартин, постепенно ограничивая импорт культурными и высокохудожественными фильмами, однако при обязательном условии идеологической допустимости для нас ввозимых картин»[4-15]. Из 34 кинофильмов, демонстрировавшихся осенью 1933 г. в Ленинграде, 29 — советских[4-16]. «Иллюзорный мир, существовавший в большинстве советских кинокартин, был далек от реальности, но это не раздражало зрителя, тем более молодого. <...> Кино продолжало казаться чудом, от которого никто не требовал правды. В знаковой форме отношение советского человека к кинематографу зафиксировала присказка 1930-х годов «как в кино», выражающая неправдоподобность благополучной ситуации»[4-17]. С детально проштудировавшей эпоху Н. Б. Левиной вполне согласны: разительно контрастирующее с реальной жизнью советское киномифотворчество отторжения у рядовых зрителей не вызывало. И, вероятно, не могло: недоступность — едва ли не главная причина неугасающего интереса к граду Китежу. И не только.

Навыки стимуляции фантомных видений и ощущений — не единственное психологическое наследство, доставшееся «ячейке» от уличных шествий, митингов и собраний первого десятилетия революционной власти. Не менее значимой оказалась впервые прочувствованная здесь новая разновидность социальной идентичности — товарищество. Телесное соприкосновение большого количества чаще посторонних людей, соучаствующих в массовом действии, требовало слова для обращения друг к другу. «Господин/госпожа», «сударь/сударыня», как правило, не соответствуют лексикону собравшихся. «Гражданин/гражданка» лишены указания на соучастие в событии. Профессиональные, конфессиональные, этнические признаки если и различимы, для взаимоименования в толпе неуместны. Здесь-то и пригодилось ставшее одним из самых частотных в советском русском языке слово «товарищ», с древнерусских времен обозначавшее равного по статусу соучастника в чем-либо. Этимологи это слово обычно производят от древнерусского «товарь», старшим значением которого на восточнославянской почве П. Я. Черных называет «стан», «военный лагерь», а не предмет торговли[4-18].

Современная семантика термина также не обойдена вниманием лингвистов[4-19]. По оценке Анны Вежбицкой, он «в прототипическом случае указывает на мужскую солидарность, основанную на совместном участии в одних и тех же событиях групп мужчин, которых собрала вместе «судьба», — как в случае солдат или заключенных. В этой солидарности отсутствует элемент личного выбора, но ожидаются взаимные добрые чувства и добрая воля, основанные на факте совместного попадания в одни и те же обстоятельства в качестве равных (как братья по несчастью)»[4-20]. При сохранении признаков общности ситуации и условий, порожденных ими солидарности и внутригрупповой идентификации, смысловая эволюция обращения «товарищ» шла, согласно Вежбицкой, в направлении трансформации статуса «сопретерпевателей» в статус «содеятелей». Товарищем, иными словами, стал именоваться не только собрат по несчастью, но и соратник по избавлению от него, разделяющий сходные опасности в общей борьбе за утверждение общих идеалов и достижение общих целей. Товарищи — уважающие друг друга и уверенные в себе деятели, сознающие свою численность и силу. Примером подобного нового значения, полагает известный лингвист[4-21], является дефиниция, озвученная Н. С. Хрущевым: «Слово «товарищ» выражает единомыслие, и равенство, и братство, и уважение, и сотрудничество».

Подобное толкование, на взгляд Вежбицкой, «от первого до последнего компонента звучит фальшиво»[4-22]. Если иметь в виду реальный смысл распространенного в эпоху Хрущева стандартного публичного взаимообращения, братства и уважения «товарищ» часто не содержал. В позвучавшем в 1926 г. призыве Маяковского: «Надо обвязать и жизнь мужчин и женщин // словом нас объединяющим: «Товарищи» — не столько требование равенства полов, сколько обозначение универсального основания социальной идентичности восторжествовавших трудящихся масс. «Наше слово гордое «товарищ» // Нам дороже всех красивых слов» — написанную в 1935 г. Лебедевым-Кумачем «Песню о Родине» дружно и вполне искренне пели несколько поколений советских людей. Возможно, фальшивили, но от души.