Родословная советского коллектива

И в Америке, и в Советском Союзе того времени преобладающий вид противоправных деяний уличных группировок — воровство, мошенничество, рэкет, хулиганство. По сообщению Куфаева, в СССР с 1923 по 1927 г. доля имущественных преступлений несовершеннолетних — примерно 70%[5-118], в подавляющем большинстве — кражи вещей, денег, продуктов. Почти пятая часть правонарушений российских несовершеннолетних в 1927 г. — хулиганство: «пение нецензурных песен, ругательство, шалости на улицах, натравливание собак на прохожих, подставление ног, драки, избиение прохожих, битье стекол, срывание афиш, флагов, отрезание кос у женщин, хвостов и грив у лошадей, приклеивание карикатурных изображений на спины проходящих, вымазывание дегтем ворот, выкрикивание во время действия в театре, в кино»[5-119]. Буквально эти «забавы» Трэшер не называет, но вероятность чего-то подобного в каких-либо из 1100 обследованных им на основе полицейских протоколов банд не исключена.

Поскольку и отечественные, и зарубежные молодежные уличные группировки конца 1920-х гг. находились в перманентном конфликте с правоохранительными органами и друг с другом, кодекс поведения был схож: «защищай «своих», не церемонься с чужими, не выдавай товарища, не отставай от компании, соблюдай правила игры»[5-120]. Не исключено, Первая мировая и Гражданская войны обусловили несколько больший процент круглых сирот среди участников «наших» формирований. Среди детей и подростков, привлекавшихся в комиссии по делам несовершеннолетних в 1927 г. в РСФСР, 19,1% — круглые сироты, более 30% — полусироты[5-121]. Для них, по справедливой оценке Н. П. Белецкой, «стимулом к образованию коллектива было не бегство из неблагоприятной семейной обстановки, не избыток свободного времени, не жажда деятельности и новых впечатлений, а настойчивая необходимость самосохранения и взаимопомощи»[5-122].

Чем объясняется несомненное сходство структуры и динамики уличных группировок молодых людей, самопроизвольно возникающих в городских конгломератах радикально различных социальных систем? Свидетельства подобного сходства содержатся и в несколько позже выполненном знаменитом исследовании У. Уайта «Общества уличных углов»[5-123]. Проанализировав лидерство, иерархию участников и содержание деятельности подобных обществ в итальянской колонии Бостона начала 1940-х гг., Уайт, в частности, выявил особенность, «которую множество последующих подтверждений сделали банальной: члены этих уличных банд мало интересуются делами семьи и собственной профессиональной карьеры; это бездельники, пытающиеся вместе убить время, люди, скучающие без цели, для которых группа, приносящая совместное удовольствие, сама по себе является целью»[5-124]. Вспомнив харьковских хулиганов, обрезающих лошадиные гривы и хвосты, комментарий видных французских специалистов можно распространить и на них.

Итак, искомая причина подобия существующих в принципиально разных политических, экономических, культурных и пр. контекстах группировок — антиобщественный характер жизнедеятельности, диктующий сходный свод правил поведения и взаимоотношений? «Да здравствует ситуация!» — воскликнули бы авторы известного социально-психологического труда[5-125]. Или дело в особенностях возраста, сыгравших решающую роль в аналогии способов жизни сообща? Или дело не в возрасте, а в генетически запрограммированных сценариях совместной жизни особей одного вида, обнажившихся в условиях непрекращающегося противостояния конкретной общности с социальным окружением? Не случайно авторитетный отечественный педагог с медицинским образованием Ефим Аронович Аркин (1873—1948) в том же 1927 г. констатирует: «Детский коллектив остается для нас сфинксом, которого мы не только не разгадали, но, что удивительней всего, над разгадкой которого мы и не трудились»[5-126]. И подчеркивает, определяя коллектив: «Не следует стремиться к какой-то абсолютной, всеобъемлющей истине: таковой нет, да она и не нужна. Самое важное... чтобы определение стояло ближе к живой действительности»[5-127]. Образец, что примечательно, Аркин видит в «детской вольнице» — свободных самоорганизующихся сообществах детей улицы, коллективах беспризорных. Их изучение, по мысли автора, в «чистом» виде позволит проследить самопроизвольную эволюцию, этапы развития детских групп, к коим он относил зарождение, возникновение группировок, расцвет, характеризующийся полнотой коллективной жизни, и увядание, разрушение[5-128].