— Наш игумен благословил поставить на этом месте большой четырехметровый поклонный крест. А этот ты возьми себе — как святыню, как благословение тебе от преподобного Савватия Соловецкого.
Так преподобный благословил его, и он увез святыню в родной монастырь. Крест этот и сейчас стоит у него в келье на иконостасе, и каждый год в день памяти преподобного отец Савватий приносит крест в храм и кладет на аналой для поклонения.
И старается помнить Соловецкие уроки, молиться, надеяться на Господа. Сколько в нашей жизни сомнений и страхов...
Афонские истории
Далекий Афон — я никогда не увижу тебя: твоих таинственных гор и строгих монастырей, уединенных келлий и калив, каменистых тропинок Карули и вершин Катунакии, не спущусь к синим волнам Эгейского моря, не проснусь от звука деревянной колотушки в паломнической гостинице — архондарике. Это особенное место — здесь люди не рождаются, они здесь живут, молятся и умирают, чтобы войти в Царство Небесное. Живут хоть и в теле, но монашеской — равноангельской жизнью. И сам Афон гораздо ближе к небесам, чем к земле.
Монашеская республика Афон недоступна для женщин. Но я могу услышать истории об Афоне своего первого духовного наставника — игумена Савватия.
Закончилась трапеза в монастыре, прочитаны благодарственные молитвы. Сестры снова присели и ждут затаив дыхание. Отец Савватий внимательно оглядывает духовных чад:
— Ну что ж, спрашивайте...
Выслушивает многочисленные вопросы и отвечает на них, а потом просто рассказывает:
— На Афоне, как вы знаете, я был семь раз, жил и трудился там каждый раз в течение нескольких недель. Что такое Афон для меня? Трудно ответить односложно... Афон—это духовная школа, школа жесткая... Долго жить бы там я не смог: это не моя мера подвига. Немощен духовно ... Жить на Афоне—это вообще подвиг. Афон — не курорт, Афон—духовная лечебница. Там все становится на свои места. Получаешь такую духовную встряску! Человек теряет свою напыщенность и чувствует себя странником Божиим. Афон человека отрезвляет, и ты понимаешь, как ты должен жить и что ты должен делать.
Отец Савватий улыбается:
— Раньше, когда был духовным младенцем, ездил в обычные монастыри, по святым местам... Теперь же подрос немного — двадцать пять лет рукоположения в священники — считай, в первый класс духовной школы пошел... От манной каши устал, ищу твердую пищу. А на Афоне как раз твердую пищу едят...
Кому полезно побывать на Афоне? Священникам и монахам в первую очередь... Получить духовную зарядку для пастырской деятельности. Ну, и мирянам полезно... Кому Божия Матерь открывает дорогу, тому и полезно... Если не будет воли Пресвятой Богородицы, то и президент не сможет прилететь.
А какой-нибудь простой сельский батюшка, у которого в бороде, может, солома от того, что трудится целый день напролет и сено еще своей коровке успевает накосить, так вот, этот самый сельский батюшка в старенькой рясе помолится Царице Небесной: «Пресвятая Богородица, помоги мне попасть на Афон!» Смотришь — а он через месяц на Афоне!
Поэтому, когда меня спрашивают, что нужно сделать, чтобы попасть на Афон, я отвечаю: «Молиться Пресвятой Богородице».
Первый раз я оказался на Афоне в 2000 году.
А меня тогда как-то смущала мысль, что я духовник и строитель женского монастыря. Хоть и построен был монастырь по благословению моего духовного отца, архимандрита Иоанна (Крестьянкина), хоть и предсказал его основание старец протоиерей Николай Рагозин, все же мучили меня помыслы: «Что я здесь, на Митейной горе, делаю? Мое ли это место? Может, бросить все: монастырь этот женский, сестер, всех этих бабушек — и уехать на Афон? Подвизаться там... Или просто в мужской монастырь уйти?»
И вот — первая ночь на Афоне... Стою на службе. Три часа ночи. Вечером не удалось вздремнуть, больше суток без сна... Электричества в храме нет, горят свечи, идет молитва. Душно, у меня голова закружилась, вышел в притвор, сел на скамеечку. Там было посвежее, с улицы тянуло прохладой, а звуки службы хорошо доносились из храма. Закрыл глаза и стал молиться.
Вдруг слышу: шаркает ногами старенький схимонах, согбенный весь. Подошел ближе, сел в углу
притвора на каменное седалище, лица не видно, только борода белая и лик светлый — прямо в темноте светится. Перекрестился и негромко спрашивает:
— Ты кто?
— Иеромонах, — отвечаю.
— Где служишь и сколько?
— В женском монастыре, тринадцать лет.
Спрашивал он так властно, как власть имеющий.
И у меня сбилось дыхание, я понял, что в эту первую ночь на Афоне я услышу то, о чем молился долго перед поездкой: чтобы Господь и Пречистая Богородица открыли мне волю Свою о моем дальнейшем пути.
А схимник сказал так, как будто знал о моих смущающих помыслах, о том, что хочу я уйти из женского монастыря. Сказал кратко и предельно просто: