И они замолчали — потому что разговаривать больше никому не хотелось. Отец Борис вышел в пустой тамбур, постоял у холодного влажного окна: за стеклом в сумерках проносились поля и леса, мелькали селения — дрожащие огни печальных деревень... Пронзительный гудок паровоза в ночи бередил душу странной тревогой. Вспомнилось отчего-то ахматовское: «Неистощима только синева Небесная и милосердье Бога»... Отец Борис прочитал про себя вечерние молитвы — он помнил их наизусть. А когда он вернулся в купе, Иван Николаевич и рыженькая Елена уже мирно спали на нижних полках. Не спал только Геннадий — он лежал на верхней полке, закинув руки за голову, и думал о чем-то своем.
Ночью отец Борис спал плохо. Часто просыпался: в вагоне было душно, а от окна сильно дуло, в соседнем купе долго не ложились — смеялись, разговаривали, выпивали. Крепко уснул уже под утро и, разбуженный громким голосом проводницы, сначала не мог понять, где он вообще находится. Слезая с полки, почувствовал, как сильно болит шея — продуло. Глянул на часы: шесть утра.
Веселая, бойкая проводница пошла дальше, громким голосом поднимая спящий народ: туалеты в старом вагоне были такими же старыми и закрывались задолго до каждой остановки.
Соседи по купе уже встали. Рыженькая беременная Елена копалась в дамской сумочке, Геннадий уткнулся в ноутбук, Иван Николаевич читал книгу и выглядел, несмотря на свои восемьдесят лет, свежим и бодрым. Улыбнулся отцу Борису:
— Ехать еще порядочно — часа полтора... Вас ждем — позавтракаем вместе?
И они, как и вечером, быстро накрыли стол и доели вчерашние припасы, в том числе вкуснейший капустный пирог тещи отца Бориса. Попили чаю, и даже Геннадий не отказался от совместного чаепития. Дорога сближает людей, и им уже казалось, что они давно знают друг друга.
В окно светило весеннее солнышко, солнечные зайчики отражались от стекла, в соседнем купе царила полная тишина — утомились, бедные, ночью.
Сдали постельное белье, переоделись, а времени все еще оставалось много. Понемногу завязался разговор, и Елена спросила:
— Батюшка, вот у меня бабушка — верующая. Я и сама в Бога верю — только в церковь редко хожу, знаете, времени не хватает. А родители у меня совсем неверующие. Бывшие комсомольцы-добровольцы, коммунисты. Папа в райкоме когда-то даже атеистической пропагандой заведовал. Но они очень хорошие, добрые, порядочные люди. Им так трудно перестроиться... Ведь в детстве и молодости они слышали совсем другое...
Геннадий, оторвавшись от ноутбука, хмыкнул:
— Не обижайтесь, но есть такая поговорка: «Горбатого могила исправит».
Отец Борис улыбнулся:
— А еще есть другая: «Господь Бог — старый Чудотворец». Мы даже не представляем, как и когда Он может привести к вере. Могу рассказать вам об одном своем знакомом.
История отца Бориса
Петр Романович был известным юристом, умнейшим человеком. Он работал в крупном агентстве по недвижимости, обмену и продаже жилья. В городе его очень уважали и даже любили за доброту, бескорыстие, щедрость души. Качества эти не очень-то подходят для работы в его сфере — так и разориться можно, будучи бескорыстным-то. Но — не разорял. Он мог долго ждать возвращения долга, не брал денег с бедных за консультации — и чудесным образом не терпел убытков. Позднее, выпутавшись из трудной ситуации, люди благодарили его, а также советовали другим обращаться к нему — и от клиентов отбоя не было.
Как-то Петр Романович помог и отцу Борису. Они познакомились близко, и батюшка узнал, что Петр — некрещеный и неверующий человек. Отец Борис попытался заговорить с ним о крещении, о вере, но собеседник его даже слушать не стал.
Прошло лет десять, и внезапно старый знакомый пришел к отцу Борису и попросил его окрестить. Каким образом он уверовал, какая перемена произошла в его душе и что послужило ее причиной — теперь уже никто не узнает. Прочитал ли он какую-то книгу? Услышал ли какой-то судьбоносный разговор? Неизвестно. Это тайна, которая осталась между ним и Господом.
Недоумевала даже любимая супруга, которая была в курсе всех событий: внешне в жизни Петра не произошло никаких перемен. Не было ни скорбей, ни болезней — ничего. Не всегда причины лежат на поверхности. Просто Господь позвал его — и он откликнулся.
Петр Романович крестился в августе, когда в сияющем солнцем храме еще пахло яблоками и медом. В сентябре, когда в церковной ограде золотистыми свечами светились осенние березки, он приехал к отцу Борису на исповедь — первый раз в жизни. И, к большому удивлению священника, исповедовался как зрелый христианин. Называл грехи точно и жестко, не оправдывая ни один из них, не обеляя себя.
И отец Борис подумал: «Это потому, что он всю жизнь жил по совести. А совесть — это голос Божий в душе человека».
В октябре, под моросящий шум осеннего затяжного дождя, Петр снова пришел к отцу Борису уже с женой — венчаться. Пришел, сильно смущаясь, — самому ему стукнуло пятьдесят девять, да и жена отставала лишь года на два. Он сказал батюшке: