Рок-поэтика

Единственной его попыткой записать свои произведения в виде некоего гармоничного концептуального целого является им же самим спродюсированные альбомы «Вечный Пост» и «Русские баллады» (1986). Записываться в студии Башлачеву было невероятно тяжело — прежде всего, потому что не было аудитории, и его песни, носящие исповедально-сокровенный характер, словно бы «повисали в пустоте»: «Он не мог петь в обстановке студии <…> СашБаш [прозвище Башлачева — Н.Р.] не мог работать с техникой, у него сразу же складывались какие-то мистические отношения с приборами. Я помню, как он раздевался в студии догола, стоял при записи вокала на коленях, ползал на четвереньках, — словом, пробовал все способы борьбы с микрофоном. Он не мог петь в пустоту, в абстракцию, ему была необходима хотя бы одна девушка в аудитории, хотя бы одна» [197]. Приоритет принципа «здесь и сейчас» в его творчестве обуславливал необходимость только живого общения с аудиторией, не опосредованного никакой техникой и аппаратурой; прямого энергообмена: «Концерт был для него главным и наилучшим событием: только так он давал людям энергию и тут же получал ее обратно» [197].

Схожее отношение к процессу звукозаписи было и у западной рок-легенды, Джима Моррисона, с которым Башлачева роднит мистическое совпадение срока прожитой жизни — 27 лет (Моррисон (1943—1970), Башлачев (1960—1988)); мифопоэтика как основа творчества (универсальные мифологические схемы у первого и обращение к национальной культурной традиции у второго [см.: 198—199]); приоритет жизнетворческой установки, реализовавшейся в изживании биографического мифа обоими [199]51. Подобно песням Башлачева, песни «Doors» выходили за рамки искусства и творчества в саму жизнь: «Работать в студии, без аудитории, было катастрофически тяжело, деятельность „Doors“ носила характер „события“» [198, с. 68]. Иными словами, такой тип творчества, используя терминологию Ричарда Хоггарта, можно обозначить как «живое» искусство, в отличие от искусства «воспроизводимого» [там же] (ср. с суждением Башлачева о разделении «искусства» и «естества»52).

Поэтика произведений Башлачева

Одно из произведений Башлачева построено сюжетно как общение со слушателем — «Случай в Сибири» — и актуализирует проблему ложной, неверной «раскодировки», истолкования произведений поэта: «Мне было стыдно, что я пел, // За то, что он так понял, // Что смог дорисовать рога, // Что смог дорисовать рога // Он на моей иконе…»53. Здесь имеет место актуализация прямого обращения исполнителя к слушателю, который одновременно является персонажем произведения. Две другие башлачевские «вещи» эпического масштаба (каждая длится более 10 минут, и сюжетно, и композиционно их трудно определить как «песни») примечательны тем, что в них «событие» самого «рассказа» и «события рассказывания» совмещены и практически не разграничиваются. В первой автор выступает одновременно рассказчиком-наблюдателем и непосредственным персонажем этих песен:

И мне на ухо шепнули:
— Слышал?
Гулял Ванюха…
Ходил Ванюша, да весь и вышел.
Без шапки к двери.
— Да что ты, Ванька?
Да я не верю!
Эй, Ванька, встань-ка!

(«Ванюша»).

Во второй — судьба героя «коррелирует» как с сюжетом рассказа (весь дом сгорает от одной шальной искры, и герой погибает), так и с сюжетом события рассказывания (герой прикуривает папиросу и опаливает себе бровь):

Как горят костры у Шексны-реки
Как стоят шатры бойкой ярмарки <…>
Все, как есть, на ней гладко вышито
Гладко вышито мелким крестиком
Как сидит Егор в светлом тереме
В светлом тереме с занавесками <…>
И пропало все. Не горят костры,
Не стоят шатры у Шексны-реки,
Нету ярмарки.
Только черный дым стелет ватою,
Только мы сидим виноватые.
И Егорка здесь — он как раз в тот миг
Папиросочку и прикуривал
Опалил всю бровь спичкой серною.
Он, собака, пьет год без месяца,
Утром мается, к ночи бесится
Да не впервой ему — оклемается,
Перемается, перебесится,
Перебесится и повесится…

(«Егоркина былина»).

Таким образом, в данном случае можно говорить о «сюжете в сюжете»: сказочно-былинное описание ярмарки соотносится с описанием обычных «посиделок», перекура, где фигурой, объединяющей оба сюжета, является фигура Егорушки.