Роковая тайна сестер Бронте

Марта одарила его пристальным тяжелым взглядом, отражавшим суровость тигрицы, стерегущей своих детенышей. По-видимому, она колебалась.

— Ненадолго, — сказала она наконец, и дверь, заскрипев, медленно отворилась в согласии с ее словами.

Горничная удалилась на кухню, а молодой человек быстрым шагом двинулся в комнату и остановился возле почивального ложа Энн. Низко склонившись над девушкой, он озабоченно оглядел ее. Светлый блик, исходивший от ночника, выхватил из окружающего полумрака его лицо и фигуру. Ошеломленная пасторская дочь не могла отвести восторженного взора от этого восхитительного, чарующего видения. Сердце ее судорожно затрепетало, исполненное истинного блаженства, а из груди вырвался ликующий возглас, звучавший невыразимой нежностью:

— Это вы!

Она быстро отвела взор, затем снова взглянула на юного викария, словно для того, чтобы удостовериться в реальности происходящего.

— Вы все-таки пришли! — воскликнула она, все еще находясь во власти всепоглощающего пленительного чувства, вызванного столь неожиданным и, вместе с тем, столь долгожданным визитом.

На мгновение отвернувшись к стене, она тихо прошептала:

— Хвала Небесам!

Он глядел на нее, словно завороженный видением лучезарного ангела в колыбели, и до сей поры хранил безмолвие, боясь единым словом, непроизвольно слетевшим с его уст, внезапно разрушить все восхитительное очарование этого неповторимого священного мгновения.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он наконец, мягко улыбнувшись и тщетно стараясь скрыть глубокую скорбь.

— Теперь уже значительно лучше, — ответила девушка с неожиданным пылом, быть может, большим, чем ей самой того бы хотелось, и тихо прибавила: — Ведь вы теперь со мною; мне этого довольно, чтобы поправиться совершенно.

Юный викарий смущенно отвел взгляд в сторону, и на его глаза попалась прелестная хрустальная ваза, со стоявшим в ней засохшим и огрубевшим букетом, в котором с трудом можно было распознать достопамятные первоцветы.

— Как?! — оживился молодой человек. — Вы все еще держите этот букет у себя? Ведь он уже давно утратил свою былую свежесть.

— Он стоит здесь с тех самых пор, как я получила его из ваших рук, — просто ответила пасторская дочь и, кинув на букет печальный взгляд, она нахмурилась и недовольным тоном прибавила: — Вы правы. Он безбожно огрубел — ведь с того благословенного дня минула, кажется, целая вечность!

В ее голосе слышался скрытый упрек. Болезнь и пережитое душевное потрясение теперь придали ей смелости.

— В самом деле, — отозвался юный викарий с небесной улыбкою, — сейчас уже не сезон первоцветов. Зато наш славный вереск покрыл окрестности восхитительным бархатным ковром. — Молодой человек вытащил из-за своей спины руку, в которой оказалась роскошная, сплошь усыпанная мелкими лиловыми цветочками вересковая ветвь, и галантно протянул этот драгоценный дар весны обезумевшей от счастья пасторской дочери.

— Постойте же! — сказала она, всем корпусом подавшись вперед и цепко удерживая его руку. — Прошу вас, побудьте еще немного! Присядьте.

Она указала на кресло возле своей кровати, где еще недавно дремала Марта, юный викарий покорно опустился на него.

— Вам и в самом деле уже лучше? — спросил он, глядя на нее с видимой тревогою, и с неожиданной горячностью воскликнул: — Как я рад, если это так!

— Я так давно не имела счастья слышать ваши прекрасные проповеди! — сказала пасторская дочь, мило улыбнувшись.

— Ну уж и прекрасные! — пробормотал викарий, стыдливо отводя взор, то и дело невольно возвращавшийся к глубоко вырезанному вороту ее ночной сорочки, приоткрывавшему райское видение — белизну упругой, молодой груди.

— Что с вами? — встревоженно спросила она, увидев, что юноша резко отшатнулся, с трудом переводя дыхание.

— Ничего, ничего, — ответил он поспешно и, помолчав, спросил: — Так что же, мисс Бронте, вам, значит, нравятся мои проповеди?

— Очень! — с чувством прошептала она, замирая от восторга. — Вы читаете с таким смиренным благоговением, какого мне еще никогда не доводилось наблюдать у других священников, за исключением, быть может, моего отца, когда к нему приходят вдохновение и красноречие.

— Что ж, — сказал юный викарий, — когда я навещаю больных прихожан, я весьма охотно читаю им главы из Библии, но сегодня, если вы позволите, я взял бы на себя смелость отступить от этой традиции.

— Вот как? — промолвила девушка, испустив вздох разочарования. — Значит вы здесь ради исполнения служебного долга?

Молодой человек взглянул на нее — его взор был исполнен такой невыразимой нежности, что был красноречивее всяких слов.

— Сегодня — особый случай, — произнес юноша, голос которого вдруг обрел неожиданно торжественный тон. — Именно поэтому, с вашего позволения, я не стану читать вам Библию, тем более что, как я понял, вы знаете ее содержание едва ли не наизусть.

— Но мне бы так хотелось услышать вновь, как вы читаете! — пылко воскликнула пасторская дочь.