По сравнению с воинственным настроем Класса и Зееберга рассуждения Трича звучали куда рассудительнее. Он восхищался Британской империей, симпатизировал французам и предостерегал от «открытых аннексий». Однако стоило копнуть поглубже – и реальный посыл Трича представал столь же агрессивным, как у его правых соотечественников. На западе он требовал захвата приграничных регионов Франции из соображений обороны и предлагал разделить Бельгию между Германией, Нидерландами и Люксембургом, хотя, разумеется, Бельгийское Конго должно было достаться только Германии. На востоке, где «самым опасным» оппонентом была Россия, следовало аннексировать прибалтийские государства, при этом Литва, Украина и российская Польша должны отойти под управление Германии и Австрии. Эти территориальные изменения, с изрядным оптимизмом объяснял Трич, породят «новую империю» как основу «мира во всем мире»12
.Но на каждого Трича или Грабовски, мечтающего о колониальной экспансии, было множество немецких евреев, пытающихся умерить эти притязания. Один из самых радикальных голосов в этом отношении принадлежал Розе Люксембург. Младшая из пяти детей в польско-еврейской семье, она родилась в 1870 году. Сначала ее родители жили в сельском Замостье, затем переселились в суетливую Варшаву. Ее марксистские политические взгляды начали обретать реальный облик, когда она уехала из Польши учиться в Цюрихе, а переезд в Берлин в 1898 году, где она вступила в SPD, помог еще отчетливее выкристаллизоваться ее убеждениям. Люксембург, никогда не остававшаяся в стороне от споров, несколько раз попадала в тюрьму в 1900-х годах, а также в феврале 1915 года. Она использовала этот вынужденный период одиночества в военное время крайне продуктивно, набросав критический выпад против собственной партии, «Кризис социал-демократии» («Die Krise der Sozialdemokratie»), более известный как «июньский памфлет», который осуждал не только войну и милитаризм, но и молчаливое одобрение конфликта со стороны SPD. «Нигде [кроме Германии] не были организации пролетариата так откровенно поставлены на службу империализма», – со злостью писала Люксембург. Она и так была изгоем для основной массы социалистов, так что ее критические взгляды можно было не принимать во внимание13
.Куда опаснее для SPD как партии были критические высказывания политиков-евреев Эдуарда Бернштейна и Гуго Гаазе, а также их коллеги Карла Каутского. В июне 1915 года трио опубликовало короткий манифест, решительно отбрасывающий любые разговоры об аннексиях и имперской экспансии. Под заголовком «Веление времени» («Das Gebot der Stunde») они жестко критиковали явный сдвиг правительства от оборонительной к экспансионистской войне. «Истинный и постоянный мир, – заявляли они, – возможен только на основе свободного соглашения», и, таким образом, исключалось его достижение силовым путем14
. Может быть, эти слова и были искренними, но основным результатом манифеста трио был гнев прочих членов SPD. Хотя на данный момент партия была едина, критика от Гаазе, ее сопредседателя, зловеще указывала на опасные расхождения внутри немецких левых сил.К лету 1915 года любой что-то из себя представлявший свободно излагал свои взгляды на внешнеполитическое будущее Германии. Теодор Вольф, чье критическое отношение к конфликту росло день ото дня, был твердым приверженцем умеренных целей войны15
. Он побудил берлинского военного историка Ганса Дельбрюка составить петицию против экспансионизма и подписал ее. «Следует отказаться от аннексии политически независимых народов и народов бывших независимыми ранее», – требовала петиция Дельбрюка16. Сама кампания не оправдала ожиданий, собрав всего лишь 141 подпись. Среди имен, не появившихся в списке, было имя Альберта Баллина, упорно отвергавшего призывы Вольфа подписать петицию. С точки зрения Баллина, петиция Дельбрюка об отказе от любых аннексий заходила слишком далеко. Проще говоря, Баллин был убежден в обратном: война должна укрепить Германию экономически и в некоторой степени территориально. Он надеялся, что к концу конфликта и порт Зебрюгге, и Бельгийское Конго будут в надежных руках Германии17.