Роковое наследие. Правда об истинных причинах Холокоста

Со своей стороны, Немецкая отечественная партия исполнила сложный трюк – она принимала к себе евреев, но в то же время крайне мало что предпринимала для пресечения антисемитских тенденций среди остальных ее членов. Несмотря на заверения Тирпица, адресованные CV, антисемитские инциденты преследовали его партию на всем протяжении ее короткого существования⁹⁸. Таким образом, Отечественная партия демонстрировала некоторые общие характеристики исторически сложившегося антисемитизма. Она проецировала свои страхи на воображаемого еврея – кого-то, воплощавшего все тревоги современного капиталистического общества. Напротив, реально существующие евреи, которые могли быть чьими-то друзьями или соседями (или, в случае Отечественной партии, ее собственными членами), были избавлены от некоторых наиболее жестких обвинений⁹⁹.

Этот феномен воображаемого еврея нигде не был так заметен, как на фронте. Во второй половине войны давление на еврейских солдат начало расти. Разочарование от отсутствия военных успехов в сочетании с внутренними раздорами и упадком морального духа привели к росту антисемитских инцидентов. Эрих Шлезингер, еврейский юрист, жаловался на взрывоопасные настроения, царившие на фронте. «Как я мог лично наблюдать, – писал он, – антисемитизм сильнее, чем когда-либо». На румынском фронте ситуация, похоже, была не лучше. Медсестра Роза Бендит рассказывала, как пожилой военный врач отпустил откровенно антисемитскую реплику при ней и ее коллегах. «Антисемитизм распространился здесь очень широко», – сокрушенно замечала она¹⁰⁰. Но на каждую Бендит и каждого Шлезингера приходилось столько же немецких евреев, мало сталкивавшихся с повседневной дискриминацией. Один еврейский солдат вспоминал, что «никогда не сталкивался ни с какими неприятностями», которые можно было бы счесть «антиеврейскими тенденциями или взглядами». Другой, которому довелось служить вместе с братом на Восточном фронте, писал: «Мы никогда не слышали ни одного оскорбительного слова, ни одного антисемитского высказывания»¹⁰¹.

Поразительная разница в опыте этих солдат на фронте может быть связана с различием между воображаемыми и реальными евреями. Там, где солдаты жили и сражались бок о бок, взаимоотношения пускали глубокие корни. Иногда они становились дружбой, но чаще на микроуровне преобладало, по крайней мере, чувство «групповой солидарности или товарищества»¹⁰². В небольших фронтовых подразделениях, где вместе сражались евреи и другие немцы, антисемитизм редко был направлен внутрь, на евреев в их составе. Так, в Баварском полку имени Листа, в рядах которого состояло пятьдесят девять немецких евреев, а также молодой Адольф Гитлер, почти не наблюдалось признаков антисемитизма в какой-либо форме¹⁰³.

Фотоальбомы еврейских солдат времен войны обычно рисуют весьма похожую картину. На Восточном фронте немногочисленные столкновения Роберта Эрмана с товарищами, похоже, носили исключительно легкомысленный характер. На одной фотографии запечатлена зимняя сцена шуточного сражения Эрмана с другим солдатом. Эрман атакует, держа в каждой руке по сосульке, его товарищ уклоняется и заносит собственные сосульки, готовясь к удару. И пусть климат явно был совсем другим, но Макс Галлер и его товарищи на борту UC-22 веселились похожим образом. В разгар неограниченной подводной кампании Галлер и еще двое членов экипажа разделись до подштанников, наслаждаясь солнцем, морем и песком Адриатики. Это «отпускное фото» зафиксировало не накаленную обстановку между евреями и другими немцами, а то, что на первый взгляд выглядело очень дружескими отношениями.

Эрман и Галлер, как и многие другие еврейские солдаты, оказались между двух огней: с одной стороны – знакомый круг друзей, родственников и близких товарищей, а с другой – все более враждебное общество воюющей Германии. Но не только немецкое общество начало трескаться и раскалываться – еврейские общины также оказались захвачены внутренними раздорами. Основными темами споров были война и еврейская идентичность. Герман Коэн, неофициальный представитель либерального лагеря, придерживался прежней линии, выступая за единство еврейства и Германии. В другом углу ринга стоял великолепный Мартин Бубер, говоривший о некой форме еврейского националиста, где идея еврейской идентичности твердо занимала первое место¹⁰⁴. В отличие от Коэна, Бубер также выступал против войны. Аккуратно забыв свою прежнюю яростную поддержку военных действий, Бубер накинулся на евреев, остававшихся сторонниками конфликта. Первым среди них был поэт-националист Рудольф Борхардт, когда-то сделавший сомнительное заявление «мы разгромим Россию». «Не имею ничего общего ни с этим «мы», ни с разгромом», – с вызовом бросил Бубер¹⁰⁵.