Роковое наследие. Правда об истинных причинах Холокоста

Столкновение Бубера и Коэна, расходившихся во взглядах и на войну, и на вопрос немецко-еврейской идентичности, казалось почти неизбежным. Когда в конце 1916 года оно произошло, два интеллектуальных тяжеловеса сцепились по вопросу необходимости будущего еврейского государства. Коэн инициировал дебаты, максимально заклеймив цели сионистов в Палестине, назвав их отвлекающим маневром для немецких евреев, тесно связанных с немецкой культурой. Бубер сначала заявил, что Коэн проигнорировал реальные проблемы немецких евреев, а затем – что он неверно понял масштабы нового еврейского государства. Палестина, утверждал Бубер, не националистическая мечта, а воплощение гуманистических идеалов человечества в целом¹⁰⁶.

Как раз когда дебаты Бубера и Коэна вроде бы стали затихать, возник новый спорный вопрос, посеявший дальнейшие разногласия в немецких общинах – на сей раз о декларации Бальфура. Хотя немецкие сионисты, конечно, давно надеялись на обещание о еврейском национальном доме в Палестине, такой подарок от военного врага Германии – Британии – никогда не входил в их расчеты. Артур Хантке, председатель главного сионистского движения Германии, признавал, что декларация Бальфура, пусть и далекая от идеала, – повод для радости. «Ужасное впечатление сложится у внешнего мира, – заметил он, – если немецкие евреи будут протестовать против идеи еврейской Палестины»¹⁰⁷. Но пока сионистское движение находило международную поддержку, внутри других составляющих немецко-еврейской жизни реакция была куда более сдержанной. Резче всего выступило немецкое национальное периодическое издание «Liberales Judentum», напомнив читателям, что иудаизм – прежде всего религия, а не нация, как уверены сионисты. «И это нас разделяет», – добавлялось в статье¹⁰⁸.

Дебаты о будущем направлении немецко-еврейской жизни всегда были чем-то большим, чем просто интеллектуальное упражнение. Местные и общенациональные еврейские организации, даже целые семьи спорили о направлении, в котором идет война, и роли немецких евреев в ней. В Менхенгладбахе некий юный Ханс Йонас вызвал гнев отца, поскольку единственный в семье обратился в сионизм; семья Шолемов разделилась аналогичным образом. Младший из братьев, Гершом, увлекся сионизмом, а старший, Вернер, был активистом левой антивоенной политики. Их отец, гордый патриот Германии, с отвращением выставил обоих за дверь. Он дал сыну «сотню марок 1 марта, и вот он – конец истории», – вспоминал Гершом¹⁰⁹. В масштабе страны такие расхождения увеличивались в несколько раз. Мало кто из немецких евреев был так предан идее мира, как Гуго Гаазе и Оскар Кон из USPD; напротив, куда больше евреев продолжали поддерживать более активные военные действия и даже – как Бернхард и Левенфельд – требовать неограниченной подводной войны. Недолог был путь общества, вступившего в войну в августе 1914 года внешне единым, к раздору и злобе. Как очень быстро поняли евреи и остальные немцы, при разделении общества воссоздать подобие единства становится непосильной задачей.

VIII. Мифы о поражении

Для Арнольда Тенцера зима 1917–18 годов оказалась одной из самых тяжелых, но продуктивных. Мало того, что он был постоянно в пути как армейский раввин на Восточном фронте, – в свободное время ему еще удавалось вести исследования и писать историю евреев Брест-Литовска. Этот польский (впоследствии белорусский) город, ранее бывший домом для процветающего еврейского населения, серьезно пострадал при отступлении русских в 1915 году. Под «игом» «московитов», как Тенцер называл русских, здания были разрушены, а еврейское население города подверглось нападениям. Он надеялся, что благодаря «храбрости союзных армий», отбивших Брест-Литовск, жизнь евреев снова расцветет¹. Книга Тенцера задела некую струну в душе правящих классов Германии, которые, разумеется, приветствовали его описание немецкой армии как благонамеренной силы добра. Кайзер, Людендорф и Гинденбург прислали Тенцеру поздравления по случаю выхода его книги².

Время публикации книги Тенцера – он закончил ее в октябре 1917 года – также содействовало теплому приему. Через два месяца после того, как он завершил свою историю, российская и немецкая делегации приехали в Брест-Литовск – то самое место действия книги Тенцера, – чтобы обсудить завершение военных действий на востоке. Когда Россия была почти разбита, немцы наконец могли мечтать о мире. Такое впечатление в основном пытался создать кайзер. В новогоднем послании 1918 года он радовался «мощным ударам», которые принесли «огромные успехи» на востоке, и надеялся на «новые свершения и новые победы» в будущем году³.