Роковой подарок

Чуть отдышавшись, она снова прыгала на него, он хохотал, принимая её восторги, и Лёлин рай словно раздвигался, упрочивался, становился своей, проверенной территорией упоения бытием!..

Она даже не поняла, когда всё закончилось, потому что ничего не закончилось.

Он завернул Лёлю в одеяло, перенёс в дом, велел сидеть и ждать его и моментально явился обратно – с колбасой, чёрным хлебом, редиской и бутылкой ситро.

– Спиртного на пилораме не держим, – объяснил он, конфузясь. – Газировка только.

Так Лёля отметила начало своей новой странной жизни – колбасой, редиской и ситро!..

Но и тут ничего не кончилось.

Он повёз её в Щеглово – по дороге они всё время целовались, и Лёля приставала к нему совершенно неприлично.

В Манином доме они ещё немного поцеловались – у Лёли шумело в ушах и кружилась голова.

– Давай баню затопим, – предложил Никита. – Я в тот раз посмотрел, у вас баня шикарная! Согреется за час!

Лёля немедленно согласилась топить баню.

Она понятия не имела, как именно следует её топить, и всё ходила за Никитой, который проворно натаскал дров, проверил насос, слил из кранов ржавую воду, поставил наполняться дубовую бочку. Попутно он объяснял Лёле, почему бочка должна быть непременно дубовая и почему её нельзя смастерить, к примеру, из сосны.

Лёля слушала его как во сне.

Он спросил, где веники, сам себе ответил, что, должно быть, на сеновале, и полез по шаткой лесенке наверх. Лёля полезла за ним, и на этом самом сеновале они совершенно упустили из виду веники, только валялись и целовались, и когда спустились вниз, выяснилось, что нужно лезть снова.

Веники-то были забыты!

– Ты меня здесь жди, – велел Никита Лёле и захохотал. – А то мы с тобой пропали!..

…Мы и так пропали, подумала Лёля туманно. По крайней мере, некоторые из нас…

Тут она спохватилась, что должна его накормить, – она же отличная хозяйка, очень ловкая, а поели они за день только хлеба с колбасой!.. Она помчалась в дом, достала из холодильника вырезку, припасённую на ростбиф – Маня очень любила ростбиф в Лёлином исполнении.

Мясо давно было замариновано – соль, перец, немного сахару и много зерновой горчицы, – оставалось только сунуть в духовку.

Лёля красиво выложила замаринованную вырезку на пергамент и отправила запекаться.

Вдруг ей стало стыдно – мясо предназначалось для Мани, а было совершенно очевидно, что ей ничего не достанется.

– Ничего, ничего, Манечка, – вслух сказала Лёля. – Я тебе потом ещё приготовлю.

Ожидая, когда протопится баня, оба преступника качались в качалке, отталкиваясь ногами, целовались и обнимались.

Лёля отчётливо понимала, что сошла с ума.

Что именно понимал Никита, она не знала и странным образом не желала знать.

Она не думала даже, что скажет Маня, когда вернётся и застанет в собственном доме такую… живописную картину. Ей только мечталось, чтобы Маня подольше не возвращалась.

Лучше бы вообще никогда!..

Маня совершенно изнемогала.

Болела нога, норовила подвернуться. Содержимое головы напоминало блюдо окрошку – накрошено всего подряд, да ещё сверху залито квасом!.. Выловить в квасном крошеве хоть что-то отдельное, понятное, распознаваемое Маня была не в силах.

…Как работают эти самые следователи, вроде Раневского? Откуда они знают, что именно годится в дело, а что нужно отбросить за ненадобностью? Как отличают ложь от правды? Как добиваются, чтобы им всё рассказывали, если не принимать в расчёт средневековые пытки?…

На кортах, куда Маня приехала – разумеется, пришлось потратиться на такси! – было полно народу, это в разгар-то дня! На самой дальней площадке тренировалась, по всей видимости, детская секция – мальчишки и девчонки с ракетками, казавшимися слишком огромными в худеньких ручках, стояли в затылок и по очереди отбивали мячи, которые накидывал тренер. Ожидая своей очереди, они шумели, толкались, брыкались, смеялись и то и дело выбегали из строя – красота!..

С правой стороны играли две девушки, одна отлично, а вторая из рук вон плохо, и Маня поняла, что это, видимо, тренировка. Та, что играет хорошо, – тренер, а вторая – ученица.

За ними ещё пара – два здоровенных парня, которые сражались не на жизнь, а на смерть. Пропустив мяч, один из них орал во всё горло: «Ай-я-я-яй! Во дурак-то!» Эти играли по-настоящему, всерьёз, ни на кого не обращали внимания, экономили драгоценное время, за мячами не бегали – им подавал мальчишка в форме.

Маня когда-то играла в теннис, давно. Родители любили этот спорт, ездили на «Динамо», где были хорошие корты, брали Маню с собой. Потом случился этот самый самолёт из Тбилиси, на котором все и летели – у отца в Грузии были друзья, позвали оппонировать на чьей-то докторской диссертации. Это была очень весёлая поездка – в прекрасную страну, к друзьям, и бабушка полетела с ними.

На обратном пути самолёт упал.

Маня осталась одна.

На корты она больше никогда не ездила, но ей нравился… теннисный дух. Он казался очень притягательным – ловкие люди, сильные движения, сочный звук мяча, попадающего в центр ракетки, красивая амуниция, гигантские сумки, белые кроссовки, особенные бутылки с водой!