– Он мне сам сказал. Он сказал: через часок пусть подъезжает, я пока в офисе, жду.
– Кого он ждал?
– Не знаю. Но вроде какого-то курьера!
Маня подумала немного.
– Максим сказал, что ждёт курьера?
– Нет, как-то не так он сказал. Я ничего не запомнил, я же не знал! Он сказал, что ему что-то должны привезти и ещё он кого-то вызвал для разговора.
– В воскресенье?
Роман кивнул.
– А охрана у вас дежурит по выходным?
– Конечно.
– То есть можно спросить охранников, да? Кто к нему приезжал?
– Можно, наверное, – сказал Роман с некоторым удивлением, словно такая простая мысль не приходила ему в голову. – Но если через главный вход заходили, а если со двора, там только камера, охранника нет.
– Почему?
– Со двора никто не заходит. Ключи у меня и у Макса, больше ни у кого. На всякий случай. Там у нас сейфовая дверь и камера.
– Значит, он был на работе, – задумчиво сказала Маня. Из окрошки в её голове словно вынырнул некий остров. – И с ним была женщина.
– Откуда ты знаешь?!
– От верблюда.
И она вышла за калитку.
Ей было очень жалко порванных джинсов, это первое.
И второе – требовалось каким-то образом срочно установить, привозил ли курьер в то воскресенье драгоценности. И если привозил, куда они могли деться.
Третье – самое главное! – где искать Пашу Кондратьева?…
Никогда в жизни они обе – Маня Поливанова и писательница Покровская – не были так изумлены.
Никогда в жизни не было случая, чтобы говорить не могли ни одна ни другая! Как правило, если у Мани случались затруднения, в дело вступала писательница Покровская и говорила за неё, а когда писательнице нечего было сказать, на помощь приходила Маня, и они отлично справлялись.
Сейчас никто никому не мог прийти на помощь. Писательница Покровская обмахивалась шляпой, находясь почти в обмороке. Маня Поливанова сидела на диване имени Орхана Памука или Харуки Мураками и таращила глаза.
– Манечка! – восклицала её собственная подруга Лёля, вся красная и почти голая, завёрнутая в банное полотенце. – Мы натопили баню, иди скорее! Там такая красота! Почему мы раньше никогда не топили?
– Баня правда толковая, – поддерживал Лёлю лесной человек Никита, тоже почти голый, с полотенцем вокруг чресл. Волосы и борода у него были совершенно мокрыми. – Греется быстро, остывает медленно.
Маня моргнула наподобие совы – медленно и с чувством.
– Манечка, ну что ты сидишь и молчишь? Ну правда! Ты сердишься на меня, да?
Волька прыгал вокруг хозяйки, подскакивал на всех четырёх лапах и не понимал, почему его никто не называет «смиренный аббат»!
– Манечка, если не хочешь в баню, давай ужинать! Я ростбиф сделала, как ты любишь! Ты же так его любишь! Никит, надень штаны, так неприлично.
– Точно, щас надену.
– Как ты меня… обескуражила, – выговорила Маня с трудом. – Я тебе что сказала? Я сказала – береги честь смолоду.
Лёля кинулась к ней, приткнулась рядом и обняла. От неё славно пахло баней, шампунем, берёзовым листом и колодезной водой.
– Маня, Манечка, – зашептала она. – Ну, и ладно, да? Ну я только один разочек! Я подумала, ну её, честь эту, у меня никогда в жизни такого не было. И не будет!
– Лёлик, прекрати стенать!
– А ты не сердись!
– Да не сержусь я, с чего ты взяла? Я просто… эээ… удивилась. Ещё утром ничто не предвещало.
– Предвещало! – возразила Лёля. Ей теперь так казалось. – Я чувствовала, что так и будет!..
Маня посмотрела на неё.
Лёля была молодая, красивая, яркая. Очи сияют, ланиты рдеют.
– Лёлик, – сказала Маня с чувством, – какая ты молодец! Я прямо… тобой горжусь!
– Маня, ты не считаешь меня развратной?
– Конечно, считаю, – подтвердила Маня басом. – В этом самый цимес! Побыть хоть немного, хоть самую чуточку в роли развратницы, куртизанки и… кто там еще есть?
– Гетеры? – предположила счастливая Лёля.
– Гетеры – это другое, – сказала Маня, подумав. – Только я точно не знаю, какое другое! Лёль, там правда баня не остыла?
– Да ещё только как следует согрелась, – подал голос Никита, который прятался от греха подальше в Лёлиной спальне, а теперь вышел. – Пойдём, я тебе покажу, где кипяток, а где холодная.
– Сама разберусь.
В предбаннике уже был жарко, и Маня приоткрыта дверь, чтоб проветрить немного. Волька вбежал и завертелся у неё в ногах. Тут же в проём полезли комары, и Маня дверь захлопнула.
– Ну что? – спросила она пса. – Будешь париться? Отходить тебя как следует по заднице берёзовым веничком?
Волька улыбался и подпрыгивал.
Маня стянула халат и шагнула в парную – горячую, но не обжигающую, самой правильной температуры. Свет здесь был приглушённым, полки́ выскоблены добела, в ушате мокнут два веника, берёзовый и дубовый.
…Красота!..
Волька сунулся было, но тут же сдал назад, вопросительно виляя обрубком хвоста.
– Собакам здесь не место, – назидательно сказала Маня и вытолкала дружбана вон.
Некоторое время она сидела, замерев и ни о чём не думая, чувствуя только, как разогревается уставшее тело. Тепло было ровное, щедрое, спокойное.
Вот первая капля капнула с Маниного носа, и она улеглась на полок, на чистую простынь.
…И как это она сама не догадалась затопить баню? Какой-то посторонний лесной человек догадался, а она нет!