Роковой портрет

— Да, игра, — с сожалением, не очень, однако, глубоким, сказал он, как будто игра являлась лишь необходимым обманом, тактикой выживания. Фрагментом, хотя, может, и забавным, большой истории. Наверное, для него так оно и было. — Я знал, что ты спросишь об этом. Идея принадлежала твоему отцу. Я тогда вернулся в Англию, и он взял меня под свое крыло. Он придумал эту историю и велел мне рассказывать ее детям в школе Святого Павла. Попав к вам, я учил ей и вас. Предполагалось, так она распространится и все будут думать, будто мы с Эдуардом погибли. А я, рассказывая ее детям, продумал бы и проговорил каждую подробность, повторил бы ее бессчетное количество раз, снова и снова, добавил бы все недостающие детали. И вы, и смышленыши из школы Святого Павла, знали бы ее с детства и считали бы правдой. Она бы переходила из поколения в поколение и действительно стала бы историей. Но дело зашло дальше, чем мы думали. Даже такой умный человек, как твой отец, не догадался, какую отличную историю смастерят дети. — Он весело засмеялся. — Он всегда гордился талантами своих отпрысков. Но ничем он не гордился так, как они — вы — ничтоже сумняшеся расправились с двумя маленькими принцами.

Я понимала, о чем он говорит. Я знала тихую улыбку на лице отца, когда какая-нибудь его игра становилась реальностью; когда мы доверчиво повторяли и украшали подробностями заучиваемое в качестве правды, он получал тайное удовлетворение. Но я не могла смеяться вместе с Джоном, не могла оценить хитроумность затеи. Мне не хватало воздуха. Мысль о том, что при помощи одной из таких игр мной почти всю жизнь манипулировали люди, которых я больше всего любила, росла в моей груди, как мяч из свиного мочевого пузыря. Он надувался и давил на все внутренние органы. Если это была ложь, сколько еще неправды я невольно приняла? Я вцепилась в столешницу, открыла рот и захватила как можно больше воздуха.

— Это еще не все, — чуть ли не с гордостью продолжил Джон Клемент. — «Убив» в игре Ричарда Йоркского и написав «Утопию», он превратил меня в нового человека. Помнишь, летом он взял меня с собой за границу? И в начале книги я — «мой питомец Иоанн Клемент» — вместе с ним и Питером Гиллесом стою на площади в Антверпене и слушаю рассказ Рафаила Гитлодея про неведомый остров. Все мы ее читали; все мы знаем, что она искрится юмором. Утопия — Нигдевия — стоит на берегах реки Анидр; в ней правит Адем. Но лучшую шутку он выдумал со мной. Ты никогда не думала, почему он назвал меня «мой питомец»? Это не просто речевой оборот. Это спасение. Такая формулировка вводила в заблуждение; никому, кто увидел бы мои седые волосы, и в голову не пришло, что тринадцать лет назад, когда вышла книга, я был мальчиком. Но до своего возвращения в Англию год назад я вел тихую жизнь, вне университетских стен почти ни с кем не общался. Не многие знали мой настоящий возраст. Книга пользовалась в Европе огромной популярностью. Ее прочли тысячи людей. Иоанн Клемент в ней просто упоминается. Никто из читателей не обратил особого внимания на имя. Но услышь они его позже, логика подсказала бы: я намного моложе, чем на самом деле, и слишком молод для Ричарда Йоркского. Особенно если они пользовались одним из европейских изданий, где даже есть мое изображение — длинноволосый пятнадцатилетний подросток. «Утопия» — шутка гения. Она дала мне жизнь Не-Принца.

Я вспомнила разговор с мастером Гансом в его мастерской. Должно быть, это и есть его рисунок. Мальчик Клемент. Мне стало неприятно — невинное удивление мастера Ганса, моя невинная уверенность. А теперь Джон Клемент просит меня разделить его восторг тонким умом отца.

— Если это правда… — начала я, призвав все самообладание, чтобы расцепить руки. Несмотря на жаркую ночь, они посинели и заледенели. — Если ты действительно принц Ричард… — Я видела, как он кивнул с тревогой. Чувствовала, как мои руки, словно отдельно от меня, медленно поднимаются к его груди и сжимают ему плечи; как моя голова падает на скрещенные руки, они-то ее и держали. Я скорчилась как младенец, изо всех сил пытаясь не порвать связи с реальностью, глубоко дыша. — …Тогда что случилось на самом деле?

Он помолчал, собираясь с мыслью. Он не помнил точную последовательность событий. Помнил только угрозу и страх. В том прошлом жили только угроза и страх. Никто не думал, что отец Эдуарда и Ричарда умрет так внезапно. После его смерти все стали интриговать и ненавидеть друг друга. Дядя Ричард выступил против его матери и клана ее хитроумных родственников. Но в первую очередь следовало подчинить Эдуарда.