Роман без названия. Том 2

Одного дня резко постучали в дверь, и когда он отворил, неожиданно увидел лицо князя Яна, который стоял на пороге с суровой миной, в обществе какого-то другого господина.

– Милостивый государь, – сказал он, входя, – ты, наверно, знаешь, что нас сюда привело. Нам с тобой расчёт нужно уладить.

– Соблаговолите объяснить, какой, ваше благородие, потому что не догадываюсь, мне кажется, что мы с вами никогда никаких отношений и расчётов не имели.

– А тот князь в вашем последнем романе, женившийся на шляхтинке из-за денег?

– И что? – спросил Станислав.

– Это я! – воскликнул князь, трясясь от гнева, который тормозила только привычка держать себя в узде.

– Разве вы женились не из привязанности?

– Но все пальцем в меня тычут, говорят, что это я!

– Могу дать вам слово чести честного человека, что вовсе о вас не думал… В чём же я виноват, что люди везде ищут знакомые им лица?

– Но такого объяснения не достаточно, – ответствовал князь, – я этого так допустить не могу.

– Однако же, ваше благородие, что вы то меня хотите?

– Хочу отчёта, хочу очищения… хочу…

– Пожалуй, вы сами продиктуете этот отчёт, потому что он вам, возможно, хуже послужит, чем глупые домыслы бездельников…

Князь Ян на мгновение задумался.

– Несмотря на это, я готов сто раз написать отчёт… – сказал Станислав.

– Этого недостаточно, – отпарировал князь.

– Что же вы можете требовать ещё? Что до меня, то пожертвую, что пожелаете, не откажу ни в чём.

– Я хочу уничтожить эту книжку.

– Это не в моей силе; если бы я хотел её выкупить, был бы не в состоянии.

– А значит, написать отчёт…

– Напишем!

– Я потребовал бы сатисфакции, – добросил князь гордо, – если бы мы были равны, но биться со всякими писаками…

– Ваша светлость, мы у меня… на оскорбления, хотя я только шляхтич и простой писатель, отвечать не умею в моём доме… где-нибудь в другом месте смог бы… Только замечу, что у нас раньше, согласно традиции, княжество и шляхетство стояли на одной линии. Таким образом, мы могли бы…

Князь пожал плечами.

– Мне достаточно отчёта, – воскликнул он, – а нет, то прикажу отлупить тебя!

– Ваша светлость! – крикнул Шарский, указывая на дверь. – Не буду писать отчёта, и прошу вас выйти, пока у меня остаётся немного терпения. Палки – для всех, а тот скорее на них нарывается, кто их расточает. Вот как раз стоит в углу трость, не желаю ждать, возьму её в руки.

Говоря это, он сделал смелый шаг, а князь, зовя товарища, выскочил за порог. На этом закончилась эта неприятная сцена; но назавтра приехал пан Адам Шарский с нареканиями, упрёками, настаиваниями, извинениями, требуя обязательно какой-то отчёт. Шарский написал его с улыбкой и послал.

Увы! Хотя он был невыразительным, упал под ним князь Ян, убитый насмешками, так что третьего дня после напечатания его в газете, он был вынужден выехать за границу, чтобы это в его отсутствие остыло.

В дверку этого дома на Заречье так не раз стучала возмущённая гордость, свербящие привычки, пораненое самолюбие и бессильный гнев, а с ними вместе ни одна мысль о мести, ни одна рука, которая хотела использовать писателя за збира. Безымянные письма, полные оскорблений или каких-то странных объявлений, которые будто бы должны были служить материалом для картин, а скорее для пасквилей, текли с каждой почтой; а вместе с ними приходили размышления и стихи, отрывки, которые ему велели опекать во имя блага общества, хоть в них не было ни капли смысла, ни на крошку таланта…

Однако нужно было жить этой жизнью, а в кругу дальних знакомств, завязанных письмами с теми, которых Станислав удостоил наконец дружбой, в людях, уже прославленных и имеющих в литературе имя, сколько с каждым шагом встречал он тщеславия, гордости, щепетильности, сколько гноящихся ран под одеждами из злотогловы и лавровыми венками!

Это были тяжёлые загадки для разгадывания, трудные для понятия индивидуальности. С одной стороны ясные и великолепные, с другой – чёрные и грязные! Один хвалил, потому что обязательно хотел быть похваленным, приводя на мысль старую asinus asinum fricat, будто бы пишущий острую правду, закручивал её в красивые бумажки, чтобы, приняв видимость беспристрастного судьи, больше себе приобрести доверия… Тот хотел статьи, тот рассуждений, а не один раздачи билетов либо распространения экземпляров. Почти каждый из этих людей в повседневных отношениях был ниже того, каким оказывался в жизни писательской… Везде виден был старый Адам, светящий голыми боками людского порока.

Ежели призванный к суждению Станислав говорил, что думал, потому что не мог иначе, или замолкал только, не желая подвергать себя неприятностям, уже был уверен в гневе и мести. Не случалось ему встретить ни одного добросовестного человека, который бы частное отделил от повседневного дела, и, обиженный, несмотря на травмы, отдал справедливость писателю… имея зуб к человеку. Правда, высказанная как можно мягче, всегда производила тот эффект, что в «Жиль Бласе» мнение о проповедях архиепископа… Напрасно рядом с ней стояли похвалы, признание заслуги, оценки таланта… не прощали её никогда…