roman_dich_pesni_s_temnoy_storony

— Когда внуков-то нянчить будем, сынок? — мама всё не отстаёт, и в сыне поднимается ехидное что-то, кто-то внутри словно подмывает рассказать, как Карина недавно озабоченно объявила ему о своей беременности. А ребёнок им сейчас ни к чему, ещё полностью на ноги не встали, вон только кредит взя­ли на машину, а тут «залёт». Нет, надо попозже.

И когда в тот вечер он вернулся домой из офиса, Карина сидела на кухне, закутавшись в плед, огромная чашка кофе стыла перед ней. И только глянула на него, он всё понял, походил немного по квартире. «Каринино жилье, хоть с этим всё нормально, с жильём-то» — и молча снова вышел, и двинул, на ходу созваниваясь с друзьями, в ночной клуб. Абсент, много абсента и жжёного са­хара, и «спиды» пару раз по ноздре пускал — всё, чем мог заглушить боль о не рождённом ребёнке. И потом его долго били какие-то, за то что вёл себя... Он не помнит... Очнулся дома, на полу, друзья всё же отвоевали его и домой до­ставили. Взял больничный на неделю, чтобы синяки сошли, перед шефом при­шлось слёзно оправдываться, врать о неожиданно приключившемся недуге и заверять, что искупит свою «вину», болезнь то есть, честным и добросовест­ным трудом на благо родной фирмы. Всю ту неделю он слонялся по квартире, с

13

Кариной они вели себя так, словно ничего не произошло, никаких абортов, гу­лянок и прочего.

Да, в сознании Андрея мелькало всё это рассказать («Расскажи, расскажи! — хохотал кто-то в душе, — они тут все ебанутся!» — и ещё пуще заливался хохотом).

— Может быть, покурим? — Светлана трогает его за руку, словно искры пробегают по Андрею, и пламя кидается вначале в голову. Он краснеет как па­цан.

— Ишь, тоже травиться! — мама заквохтала как курица, и Андрей ощу­щает неожиданно какое—то омерзение к ней, словно не мать, а...

— Пошли, что же...

— И я с вами, — свиноподобный дядя Миша шумно выбирается из-за

стола, по пути опрокидывая на скатерть пару фужеров, и мама вполголоса руга­

ется.

Тихий сентябрьский вечер, окна веранды родительского дома открыты, и ветерок доносит с улицы аромат увядающей листвы и гомон играющей где-то по близости ребятни. Света прикуривает длинную сигарету:

— Смешные они у тебя.

— Кто?

— Родители твои. — И у Андрея вспыхивает глухое недовольство: как так можно о его родителях?

Дядя Миша тоже недоволен, угасающее пьяное сознание пытается вос­противиться тому, что о его друзьях отзываются нелицеприятно, да ещё в от­крытую:

— Ты-ы, эта.. .пгди... — и это всё, на что его хватает.

— Зачем ты о них так? — Андрей пристально смотрит на собеседницу, а внутри почему-то осознаёт, что права она — смешные и... и глупые. И вообще, припёрся вот он в этот «родной» городишко, и какого, спрашивается? Карина отказалась ехать наотрез, им скоро в Египет, он вот решил проведать стариков,

14

столько не был, для проформы лишь... Возмущённый дядя Миша, пыхтя что-то себе под нос, удаляется вглубь дома.

— Света, а ты сама откуда? — Андрей пытается сменить разговор. Та смеётся неожиданно басом:

— Да тут... Неподалёку от вас.

— А чем занимаешься? — странно, за несколько часов непринуждённой

застольной беседы задать подобный вопрос ему не приходило в голову.

Снова басистый хохот в ответ:

— Скоро узнаешь! — изящная рука с перстеньком берёт его ладонь, и

словно ток пробегает по ней, и возникает сугубо мужское желание, а Света за­

мечает это, и начинает торопливо говорить, и каждое слово её вонзается в мозг

Андрея, и каждому слову он послушен. И чётко уже осознаёт, что те, в комнате,

со своим мещанским мировоззрением, они абсолютно чужие ему люди. Ну, и

что, что родители? «Родили, выучили, выкормили» — вспомнилось с раздра­

жением, как не раз говаривали они ему в юности, пока не уехал к херам из это­

го городишки в нормальный, большой, где так много перспектив. А Света всё

продолжает говорить, и эти слова вливаются в Андрея уже на подсознательном

уровне. И они быстро, единым порывом повалились на дощатый пол веранды,

Света лишь задрала подол своего элегантного платья, а он расстегнул брюки.

Грешили второпях, как собачонки, и Андрей еле сдерживается, чтобы не завыть

от удовольствия, потому что ТО место у Светы видно обладает какими-то осо­

быми свойствами.

Потом, пока он приводил в порядок свой туалет, новый поток слов, абсо­лютно верных, он это давно понимал, вливался в его мозг...

В углу веранды всегда, сколько Андрей себя помнил, стоит топор, и сей­час Света, не переставая говорить, тянет его за руку в этот угол. Вот они воз­вращаются в дом, в комнату, где домашнее застолье уже угасает, отец и дядя Миша клюют носами, мама, тоже изрядно выпившая сегодня, начинает поти­хоньку убирать со стола. И первый удар топора приходится как раз на кисть её

правой руки, и мама с криком крутится по комнате, прижимая к груди полуот-

15

рубленную кисть, из которой хлещет тёмная венозная кровь, но следующий удар по голове успокаивает её. Отец, пьяный, недоуменно поднимает голову, и воет, зажимая разрубленное лицо. Дядя Миша просто получает пару ударов по голове и затихает...