Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий

Одна из загадок МиМ связана с тем, что роман отзывается едва ли не на любые исследовательские гипотезы. В нем усматривали принципы философии и эстетики экзистенциализма, его вписывали в эстетику символизма и постсимволизма, его философскими источниками называли труды Канта, Вл. Соловьева, Кьеркегора, находили в нем компоненты разных религиозных доктрин — зороастризма, богомильства, манихейства, альбигойства и т. п.

В «закатном романе» Булгакова ярко явлен калейдоскопический принцип построения, или система зеркал, «бесконечное число раз отразившихся друг в друге», где «ни один образ не бывает окончательным — все перемигиваются, создавая чистую мнимость» (Ортега-и-Гассет 1991: 258). И тот и другой принцип архитектоники объяснимы эсхатологической моделью мира, положенной в основу всего творчества Булгакова. Он писатель разлома, катастрофы — его мир разрушился, распалась былая культура, и в новой действительности Булгаков выбрал роль собирателя осколков, из которых стремился составить некое целое.

Ему было в высшей степени присуще осознание особого значения культуры как начала, поддерживающего связь времен, преемственность поколений, постоянство шкалы нравственных ценностей. Сама необыкновенная популярность МиМ у исследователей во многом объяснима использованием в романе архетипических форм, имеющих многочисленные и разноплановые коннотации с проблематикой добра и зла, тайного и явного, личности профанной и посвященной. Здесь воспроизводятся мифы, укорененные в культуре, и создаются на их основе мифы авторские.

История создания романа (многолетняя работа Булгакова над МиМ, большое количество редакций романа и в то же время отсутствие канонического текста) обусловила возникновение качественно нового произведения вследствие глубоких, необратимых изменений авторского замысла, распространившихся на все уровни текста. При огромном количестве художественных, идеологических, философских, историко-религиозных и т. п. кодов, использованных в МиМ, на их перекрестье конструируется текст, который работает по определенным законам, обусловленным самим подходом писателя к традиции.

Способ взаимодействия Булгакова с тем, что было сделано в литературе (и культуре) до него, позволяет выявить алгоритм его работы над романом: воспринимая любую традицию (образ, мотив, ситуацию) как систему определенных знаков, он помещает ее в единое смысловое поле своего произведения. Традиционно, если, например, мотив вводится в текст в устоявшемся в истории культуры виде, он затем осложняется, обнаруживая разного рода сцепления с прочими компонентами текста. У Булгакова иначе: важнейшую функцию выполняет установка на двойственность. Традиция вводится в роман в своем обычном облике, но затем неизменно опровергается, переосмысливается, нагружается новыми значениями и в таком, новом, виде обнаруживает сложные сочетания и взаимодействия с другими использованными писателем ходами и приемами. Она одновременно актуализируется и обновляется, таким образом Булгаков заставляет в МиМ мерцать весь комплекс культурных и эстетических кодов.

Об этой особенности обращения с традицией в МиМ можно говорить как об игре с культурным наследием, причем игровой принцип проведен писателем на всех уровнях текста и заявлен как тотальный. В отличие от большинства литературных произведений, где игра являет себя как изначальное свойство любого творчества, в МиМ она всячески подчеркивается, ее материальные признаки оставлены на поверхности текста, что свидетельствует о намеренности, то есть о замысле автора положить в основу романа игровой принцип. В самом общем виде механизм обращения Булгакова с компонентами текста можно изобразить следующим образом:

архетип, миф, мифологема, символ, знак культуры вводятся в роман в устоявшемся в истории культуры виде;

затем происходит актуализация архетипа и т. п. — архетип и пр. осложняется, обнаруживая различные способы сочетания с другими компонентами, зачастую также укорененными в традиции);

одновременно он деавтоматизируется и другими способами: