Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий

Принцип действия этого механизма можно продемонстрировать на нескольких разноуровневых примерах. Так, на уровне символики чисел вводится мотив награды Маргариты за ночь, проведенную в роли хозяйки бала Воланда. За это обещано исполнение одного желания героини, заранее оговоренного в беседе с Азазелло. Договор нарушает неожиданная просьба героини смилостивиться над Фридой. Тем не менее сочетание одна ночь — одно желание актуализируется, так как Воланд якобы предоставляет помилование Фриды Маргарите, а сам исполняет ее изначально оговоренное желание — извлекает из клиники мастера. Игра «на опровержение» заключена в двойном желании героини, а «подсветка» дает автору возможность, малозаметным образом изменив условие, остаться в рамках наиболее частотного в МиМ числа «три» (Маргарита, кроме того, еще просит Воланда вернуть их с мастером в подвальчик). Сниженным же вариантом становится высказанное даже не Маргаритой, а домработницей Наташей желание остаться ведьмой в потустороннем мире (Маргарита всего лишь взглядывает на Воланда — и желание исполнено).

Действие этого алгоритма можно проследить также на уровне прототипов, мифологемы двоемирия, мотива отрезанной головы и т. д. Аналогично вводится в роман композиционный прием «текст в тексте», то есть роман, написанный мастером. Три его части происходят из трех разных источников (рассказ Воланда, сон Ивана Бездомного в клинике, рукопись мастера). Роман мастера обретает статус непреложной истины вслед за его восклицанием: «О, как я угадал!» и после признания «первым читателем» («Ваш роман прочитали» /5, 369/, — говорит ему Воланд, имея в виду Иешуа). Таким образом здесь утверждается первичность интуитивного познания, истины, полученной нерациональным путем (угадыванием).

Повторяя мысль о собирании Булгаковым осколков старого мира, можно сказать то же и о его герое. Мастер, подбирая несколько осколков, верно складывает их друг с другом, отсюда приданный ему высокий статус хранителя истины. В одной из редакций Воланд особым образом характеризует мастеру Иешуа: «Ешуа, которого ты сочинил» (562-7-3-3 об.). Позже Булгаков отходит от этого решения, но в последнем варианте именно мастер, и только он может завершить роман в инобытии.

«Опровержением» здесь становится предложение Воланда закончить роман «одним словом» — по сути, это означает, что мастер ошибался, считая свой роман завершенным текстом, поскольку, с точки зрения высшей справедливости, в нем недоставало решения сразу двух судеб: судьбы Пилата после отбытия наказания и судьбы мастера, который должен научиться милосердию и прощению. И, наконец, сниженным вариантом романа мастера становится бессчетное повторение одних и тех же его фрагментов в ежегодном наркотическом сне Ивана Бездомного, помещенном в эпилог МиМ.

На естественно возникающий при чтении романа вопрос о причине выбора игры как соединительной ткани текста МиМ можно ответить следующим образом. Тотальный игровой принцип смыкается у Булгакова с принципом не менее важным, заслуживающим более подробного описания: игра «на опровержение» задает универсальный для романа принцип двойственности.

Он также проведен на всех уровнях текста. На композиционном (роман в романе, или «текст в тексте»); в виде двоемирия (реальный и трансцендентальный миры); в существовании двух пространственных и временных миров (Москва и Ершалаим); в проблеме авторства (мастер как автор ершалаимского текста и повествователь/повествователи в московской сюжетной линии); на уровне мотивном и более мелких компонентов текста, вплоть до фонологического.

Двойственность подпадает под действие игрового принципа, однако, лишь частично. Уравнивание «реального» и «творческого» миров порождает немало вопросов об истинности того или иного решения судьбы героя, ситуации, мотива. Но еще большее значение обретает авторское решение уравнять два ключевых начала собственной космогонии: Иешуа с его локусом света и Воланда, традиционного Князя тьмы, пребывающего в бездне, Эта двойственность появилась у Булгакова далеко не сразу: например, фраза Воланда о полученном приказе/поручении увезти героя, существующая в нескольких редакциях, в окончательном тексте передана Левию Матвею, который от лица Иешуа просит об этом сатану.