Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий

Двойственность — основополагающий конструктивный признак организации МиМ. Происходит своего рода экспансия действия этого принципа во все возникающие в связи с романом вопросы и непроясненные компоненты текста. Так, утрачивает принципиальное значение проблема завершенности романа, о которой не перестают спорить литературоведы, — ведь однозначного решения нет ни у одной его составляющей. Не завершена судьба Ивана Бездомного (автор оставляет его в безвыходном круге), нет уверенности в финале судеб главных героев: в конце 32-й главы они направляются к вечному приюту, однако в эпилоге, в последнем вещем сне Ивана Бездомного мастер и Маргарита продолжают движение теперь уже по лунному лучу, очевидно, в локус Иешуа. Но и это истолкование финала может быть оспорено напоминанием о неестественной, наркотической природе сна Бездомного.

В поле действия этого принципа оказывается, например, и загадка двойной смерти главных героев. Они умирают вместе в подвальчике, от отравленного вина, и порознь, с разными мотивировками: Маргарита — от сердечного приступа у себя в особняке, мастер — в палате психиатрической клиники. Однако позже сообщается, что оба они исчезли, были похищены Воландом и его «шайкой». Вопрос о том, обусловлена ли сюжетная непроясненность авторским решением или «несостыковкой» правки романа в последние месяцы его жизни, безрезультатно дискутировался в исследовательских работах, однако принцип двойственности, задающий в МиМ сильную инерцию, вполне допускает отсутствие однозначного ответа и в этом случае.

Более того, даже отступления от авторской воли не выглядят резким диссонансом, демонстрируя на фоне действия интересующих нас конструктивных принципов организации текста всего лишь другой, также возможный вариант.

Два названных принципа — тотальная игра и двойственность любого авторского хода — наиболее значимы для понимания МиМ. Булгаков тем самым подчеркивает отсутствие единственного, неопровержимого решения; провозглашая возможность выбора, необходимость произвольности, иного восприятия, двух разных систем убеждения.

В какой бы романной плоскости мы ни рассматривали действие этих принципов, они неизменно порождают эффект вариативности:

— в плане идеологическом такая авторская позиция может быть истолкована как отрицание единомыслия в пользу инакомыслия (или плюрализма) мышления;

— в плане религиозных убеждений — как право личности на веру, не обязательно совпадающую с догматами церкви;

— в плане философском в центр выдвигается собственно авторская картина мира, особый булгаковский космос с продуманным иерархическим взаимоположением частей в рамках оппозиции земная жизнь — инобытие, смерть — бессмертие, причем обоим полюсам сопутствует система сложно взаимодействующих символов.

Реализованные в МиМ повсеместно, эти принципы организации текста обнаруживают тождественность смысловому комплексу «свободы личности», который подразумевает возможность выбора в любой ситуации как осуществление этой свободы.

«ФАНТОМНЫЕ» ПЛАСТЫ В ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Признание МиМ романом-загадкой стало общим местом: «Булгаковский роман неоднократно даже опытными и высококвалифицированными читателями признавался и запутанным, и развлекательным, предлагающим столько ключей к пониманию, что неизбежно обречена любая интенция распутать его значение» (Вагга1 1987: 2). Однако, отдавая должное исследовательской интуиции и изобретательности и давно воспринимая роман как генератор идей и интерпретаций, нельзя не отметить один любопытный факт: часть загадок романа создана самим исследователями. Одни не смогли или не захотели проверить свои концепции «медленным чтением», другие увлеклись «красивой» гипотезой и вступили В противоречие с текстом, а некоторые ко времени написания своих работ просто не располагали ранними редакциями романа.

Некоторые из этих аберраций вошли в обиход булгаковедения, другие были заложены в качестве краеугольных камней в основу концепций отдельных образов или даже идейной структуры романа. Поэтому представляется важным освободиться от излишних напластований в и без того сложном и многоплановом булгаковском тексте. Самой своей незавершенностью МиМ провоцирует создание подобных построений, хотя вполне вероятно, что существовала авторская установка на опровержение любого однозначного разрешения ситуации, философской или экзистенциальной проблемы, любого возникающего в ходе повествования единственного ответа на любой поставленный в романе вопрос.