Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий

мотив отсечения головы восходит к комплексу мифологических представлений, отразившихся в искусстве конца XIX — начала XX в., особенно в культуре модернизма. Мифологические источники мотива — сюжеты о Юдифи и Олоферне, Саломее и Иоанне Предтече, Персее и Медузе. Особую популярность сюжета связывают с «Иродиадой» Г. Флобера и «Саломеей» О. Уайльда. В творчестве ряда поэтов, у которых появляется этот мотив (Блок, Мандельштам, Гумилев, Волошин и др.), обезглавленный сохраняет свойства живого человека.

У Булгакова, роман которого фокусируется на христианской мифологии, отрезанная голова на блюде в сцене бала сатаны, естественно, вызывает ассоциации с легендой об усекновении головы Иоанна Крестителя. Однако «гильотинирование» атеиста Берлиоза дано в травестированном по отношению ко всем мифологическим источникам виде (гибель подчеркнуто антиэстетична, нелепа, происходит из-за пролитого Аннушкой постного масла и т. д.). Возможно, что история с отрезанной головой, сохраняющей способность чувствовать и жить, актуализирована под влиянием западноевропейской литературы — в частности, новеллы Э. По «Трагическое положение» (С. Шиндин). Возможны и иные параллели (описание манипуляций с отрезанной головой в книге М. Орлова «История сношений человека с дьяволом» или сюжетные перипетии романа А. Беляева «Голова профессора Доуэля» — Соколов 1991: 140). Любопытно в этом плане посещение Булгаковым Института переливания крови, где производились опыты С.С. Брюхоненко с отрезанной головой собаки (Дневник 1990: 42–43, 50).

Можно рассматривать этот фрагмент и как пародию на заклание пасхального агнца между закатом солнца и окончанием вечерней зари 14 нисана. Зарезанный трамваем Берлиоз не попадает в Дом Грибоедова на «тайную вечерю» со своими учениками, коих, как заявлено у Булгакова, двенадцать.

Важно и другое: в этой сцене на уровень поверхностной структуры текста выходит важнейший мотив романа, за которым стоят ментальные установки автора, мотив «преступления и наказания». Сценой на Патриарших открывается целая серия самых разнообразных преступлений (от вранья по телефону до доноса) и последовавших наказаний. Берлиоз — в ранних редакциях редактор журнала «Богоборец» — наказан прежде всего за то, что в журнале «Иисуса Христа изображают в виде негодяя и мошенника, именно его. <…> Этому преступлению нет цены» (инвектива Булгакова в адрес реально существовавшего журнала «Безбожник»; — Михаил 2001:55).

О мотиве изуродованной, травмированной или отделенной от туловища головы в творчестве Булгакова см.: Яблоков 2001.

Глава 4. ПОГОНЯ

дворники в белых фартуках —

характерная черта эпохи 1930-х гг. Управдомы и дворники — воплощение охранительного начала, активные помощники властей и «компетентных органов», ненавистная для Булгакова социальная прослойка людей (уже в «Белой гвардии» появляется описание рыжебородого дворника).

подсолнечное масло —

параллелизм ершалаимской и московской сюжетных линий прослеживается даже в мельчайших деталях. Как правило, древние события, персонажи, ситуации изображаются в драматичном, возвышенном ключе, тогда как московские аналоги носят сниженный, часто комический характер. Такая параллель наблюдается и в данном случае. Подсолнечное масло (или, как его называли в быту, «постное», что особенно важно, если учесть, что действие романа приурочено к Великому посту), становится прямым поводом смерти поскользнувшегося на нем Берлиоза и, кроме того, составляет параллель розовому маслу, пропитавшему воздух Ершалаима и сводящему с ума Понтия Пилата.

в лунном, всегда обманчивом свете —

Луна — амбивалентный символ. Изменчивая и неверная, она стала божеством разных цивилизаций и символом превращений и трансформаций. Мотив луны пронизывает всю структуру романа, а наделенность ночного светила особыми функциями свидетельствует о склонности Булгакова к созданию собственной лунной мифологии. В МиМ Луна — таинственный светильник вселенной, вестник или свидетель смерти (Иуды, Берлиоза) и предвосхищение выхода в иные пространства бытия (мастер, Маргарита, Понтий Пилат). Ее многозначная символика связана с целым комплексом мифологических мотивов, прежде всего античных, знакомых писателю еще из гимназических курсов (согласно реформе гимназического образования 1890 г., акцент ставился не на грамматике и переводах с греческого и латыни, а на чтении и толковании античных авторов).

В московском сюжете Луна появляется в самом разном виде десятки раз («лунное одеяние», «ночной свет», «лунное пылание», «лунное наводнение», лунный луч, лунная река и пр.) и в основном аккомпанирует линии мастера, едва ли не «лунного героя». В этом смысле облик мастера имеет коннотации с астральным божеством. Были распространены представления об астральном происхождении Иисуса Христа, олицетворяющем ночное светило, и шире — о лунарном происхождении христианства (Церен 1976, ср. название главы его книги: «Не был ли Иисус из Назарета Луной?»).