В московской части романа Луна связана и с демонологической линией, сопровождая разные инфернальные действия, вплоть до полета в ночь полнолуния.
С Луной соотнесены и представления об истинности — ложности и многомерности бытия. Так, уже после смерти Берлиоза Иван Бездомный, именно «в лунном, всегда обманчивом свете» на мгновение видит истинный облик Воланда, каким он предстанет перед читателем в сцене бала: «тот стоит, держа под мышкою не трость, а шпагу» (5, 49). И в финальных сценах Бездомному, ставшему учеником мастера, именно в полнолуние в вещем сне дано истинное видение вещей. В любимом Булгаковым «Дон Кихоте» с его лунарной подсветкой именно при свете Луны «внезапно налетевшая мудрость» дает возможность Санчо осознать истинную суть Дон Кихота — Рыцаря Печального Образа.
шпага как атрибут романтического повествования появляется в МиМ достаточно часто, постоянно увязываясь с демонологической линией, что и понятно: демоны нередко изображались в виде воинов или рыцарей (см. комментарий к гл. 18-й). Кроме того, это очередная отсылка к Гете, где Мефистофель — обладатель плаща (накидки), петушиного пера на шляпе и шпаги с выгнутым эфесом.
Следуя одному из основных конструктивных принципов организации текста, игре «на опровержение», Булгаков уже в начале романа предвосхищает саму возможность появления незнакомца со шпагой в современной Москве, реализующуюся только во второй части, в сцене бала сатаны. В этом отношении шпага играет роль чеховского ружья, висящего на сцене в первом акте и выстреливающего в третьем. Ивану Бездомному здесь впервые придана провидческая способность, которая позже проявится в его снах. В то же время в качестве игры «на опровержение» читателю представлена и реалистическая мотивировка происходящего — обманчивый свет луны, так что однозначного решения сцены (стоял ли Воланд в самом деле со шпагой или это лишь привиделось поэту) не существует.
здесь: забавник, озорник, фокусник, шутник, фигляр.
явление черта в образе черного кота традиционно для демонологии и сохранилось в обывательских предрассудках по сей день. Черт в облике кота упоминается в булле 1233 г. Папы Римского Григория IX (см.: Сазонова, Робинсон 1997). Этим образом пронизана и мировая литература (А. Погорельский, Э. По, Ш. Бодлер и др.).
Генезис зооморфного антропонима одного из подручных Воланда не вполне ясен. Имя собственное черного кота — Бегемот — в книге М. Орлова, которую читал Булгаков, приводится как имя беса, чудовища со слоновой головой, хоботом и клыками, коротеньким хвостиком и толстыми задними лапами (Орлов 1991: 342, 344). Оно возводится к библейскому монстру Бегемоту, буквально — «животному», «скоту», «зверю» (Соколов 1991, Лесскис 1999) или к Бафомету (Балонов 1997, Харер 2001). Последний — божество Ордена розенкрейцеров (15-й аркан Таро назывался Бафомет). Возникновение черной мессы связывали с ритуалами служения и поклонения Бафомету (Леви 1995: 139). Собрания во главе с сатаной в образе кота приписывали и альбигойцам. Поклонение дьяволу Бафомету инкриминировалось преследуемым тамплиерам.
В игровой стихии романа Бегемот сопоставляется или соседствует с разными животными. Вокруг него образуется своеобразный игровой бестиарий: сравнение кота с