Роман о Лондоне

Эта загруженность работой и ее, и ее мужа, эта постоянная возня с зубами, каждый день, — говорит госпожа Крылова, пристально глядя на Репнина, — представляется ей сущим рабством здесь, в Лондоне. Выходят они редко. У нее есть все пластинки «Тристана». Когда она вечером их слушает, муж сразу же засыпает.

Наконец Крылов привел детей. Он весь преобразился. Просветленный, улыбающийся, радостный. Гладит детей по головкам, представляя их Репнину. А мать меж тем взирает явно скучая. Дети вроде бы не в восторге, они вовсе не жаждут знакомиться с чужим мужчиной, и девочка — она даже вырывается от отца, — когда Репнин протянул ей руку, норовит спрятаться. А потом у нее скривились губки, и за спиной у матери она начала громко всхлипывать. Ее брат, несколько постарше, подошел к незнакомому человеку спокойно, с минуту разглядывал Репнина, а затем засунул в рот палец и отвернулся.

Репнин слышит, как Крылов, уже в который раз, сетует на то, что детей у них только двое.

И слышит, как госпожа Крылова насмешливо добавляет, что для русских, как видно, любовь и семейное счастье измеряется количеством детей, как будто брак не подразумевает ничего иного. А она в детях видит порабощение женщины. Ей это чрезмерное чадолюбие кажется смешным. О женщине забывают.

Крылов должен учитывать, что она целые дни проводит в обществе гнилых зубов.

Крылов хмурился и молчал. Потом не спеша увел детей, было слышно, как ребятишки, поднимаясь по лестнице, смеются и шалят.

Детям пора спать.

Когда они остались вдвоем, госпожа Крылова потушила сигарету, быстро подошла к маленькому столику. Вынула стопку карточек, перевязанную голубой ленточкой. Это, говорит, фотографии из того времени, когда она была чемпионкой в Ричмонде, а кроме того, здесь и летние снимки из Корнуолла, сделанные капитаном Беляевым. Ей бы хотелось показать их Репнину. Хоть она знает, что, увы, некрасива.

Подсела на ручку кресла, на котором сидел Репнин, так близко, что он отшатнулся. Перебирала фотографии, складывая их ему на колени. Вот она выходит из моря. Вот прыгает Вниз головой в волны, в Сантмаугне. Вот она на берегу возле замка короля Артура и Тристана.

Репнин поражен и, чувствуя смущение, повторяет, что все это чудесно. Wonderful. Несомненно, это та же самая женщина, что сейчас сидит рядом, так близко от него, в своем доме, в Лондоне, то же самое лицо, бедра, то же самое тело, и все же — на фотографиях — она какая-то другая, словно снимки появляются из рук иллюзиониста, который был в Корнуолле. И дело не в ретуши. А просто в солнечном свете и падающих от скал тенях. Глаза ее, темные, на фотографиях казались крупней, все тело красивее и привлекательней, хоть голова была та же самая. Она резвилась на берегу, как, вероятно, плясали у океана древние вакханки. А на одном снимке женщина стояла коленопреклоненной перед Сорокиным, будто Сорокин — Ахилл, убивающий амазонку. На других — замерла, зажав руки в коленях, как бы защищаясь от какого-то лебедя. Или под действием солнца, или преображенная морем, она излучала сладострастье. Ему показалось, что подобной женщины в Корнуолле он просто не видел. И в то же время сознавал, что, показывая эти снимки, она дает понять, что готова отдаться ему немедленно, здесь, в Лондоне.

Закурила сигарету. Не сводила с него глаз. Потом вдруг не спеша собрала фотографии и убрала их в столик, молча.

Только когда и Репнин безнадежно умолк, она еще раз сказала, что сожалеет, что он тогда не поехал с ней в Труро.

Вошедший Крылов сообщил: он позвонил в больницу и там все готово для снятия гипса с ноги Репнина. Надо покончить с этой мелочью. Он возьмет машину.

Госпожа Крылова предложила отвезти их в больницу сама, по пути в Польский клуб, где ее ждут супруги Фои и Беляев. В коридоре она заметила Репнину, теперь, мол, он знает дорогу в ее дом, и она надеется в следующий раз увидеть его у себя вместе с женой. Его телефон у нее есть. Она позвонит ему в лавку, где, как ей известно, он вынужден бывать ежедневно, как и она в своей стоматологической лечебнице. И еще он должен не забывать, жизнь дана человеку одна.

И громко рассмеялась.