Роман с Луной

Как бы-то ни было, часы пришлось разбирать на панели, тонны песка отдавать дворникам – дорожки посыпать, и в детский сад – наполнить песочницу. Фигуры запаковали в черные мешки, замотали веревкой. Причем они все равно смотрелись так натурально, что «газель», в которой Борька с Кешей везли это все к нам домой, почуяв неладное, остановила милиция – думали, похищение.

Что касается Кеши, он держался геройски, радовался мелочам: и в лифт еле-еле, но вошло, и потолки у нас в квартире два семьдесят, как раз громадную колбу можно установить прямо посередине единственной малогабаритной комнаты – красота! Снова распаковал наши фигуры, аккуратно посадил друг напротив друга, накрыл стол, включил штепсель в сеть.

Пространство за стеклом заголубело, зазолотилось!.. Кеша глядел на часы с бесстрастным непроницаемым спокойствием китайского императора. Но я-то видела: он даже очень рад, что эта чудесная композиция пребудет с ним до скончания веков.

– Вот здорово, – сказал наконец Кеша, – можно на кладбище этот стакан нам с Марусей поставить вместо памятника. Сто лет на улице простоит, ничего с ним не случится – такой стойкий материал! Если вандалы не порушат.

Все-таки он обладал невозмутимым умом высокого порядка.

Не то что у меня – совсем нервы расшатались. Я тут ехала в лифте, и заходит женщина с собакой. Лохматый песик, ушки кверху, на кончиках ушей кисточки. Я потрепала его за холку и спрашиваю дружелюбно:

– Это кто у вас?

– Лхасский кто-то там… – я не разобрала.

– Тибетский терьер? – уточняю.

– Нет, – отвечает мне хозяйка. – Это особая китайская порода.

– Почему же китайская? – говорю я, задохнувшись от гнева. – Лхаса, насколько мне известно, всегда была столицей Тибета. Китайцы туда вторглись, разрушили монастыри, жгут древние тибетские манускрипты, буддийских монахов сколько полегло! Конечно, почему вы должны сопереживать угнетенным тибетцам, пускай даже Китай десятилетиями лишает их политических и религиозных свобод! Пустили поезд субконтинентальный из Пекина в Лхасу, вывозят из Тибета полезные ископаемые, а туда гурьбой привозят китайцев, безразличных к судьбе этой высокодуховной горной страны. Его Святейшество Далайлама четырнадцатый, лишенный крова, вынужден скитаться по миру. И вы спокойно заявляете, что этот лхасец, видите ли, особая китайская порода! Взрослая женщина, а такие имеете незрелые представления о мире!

Тут лифт остановился, два этих предателя Тибета выскочили, не проронив ни слова. Правда, хозяйка потом обернулась и покрутила пальцем у виска.

Кеша говорит:

– Дождешься, тебе кто-нибудь накостыляет за твои безумные речи, полностью туманные для обитателей нашего забытого богом спального района Земли.

Он хотел мне внушить больше бодрости и вложить в мое сердце мужество.

Кеша говорил, мы с ним не должны испытывать разочарования и волнения.

– Потому что такие мысли и чувства, Маруся, – объяснял он, – порождают преграды размером с великие горы и широкие реки.

Отныне все наши надежды были связаны с «Каштанкой».

– Давай, давай, – подбадривал меня Кеша. – Если что-либо собралась совершать – совершай с твердостью. Ибо расслабленный странник только поднимает больше пыли… Должна быть и глубина, – он объяснял мне, – и легкость, и юмор, и трагедия. Хотя, конечно, вас, писателей, видимо-невидимо, а чтобы стать писателем, надо много понимать, а не просто любить писать… Острей! Смешней! Гротескней! Интересней! Прозрачней! Легче, остроумней, короче, гениальней!..

И бог весть что еще он требовал от меня. Хотя никто мне больше не звонил насчет «Каштанки», не торопил, не волновался, как идут дела.

– Мне это напоминает историю с «Реквиемом» Моцарта, – говорила Рита. – Вот увидишь, в Голливуде и думать про тебя забыли.

– Тогда мы продадим «Каштанку» Датскому королевству!.. – не падал духом Кеша.

– Нет, – отвечала я. – Это не по-моцартовски. Я буду ждать заказчика до своего последнего вздоха.

И вдруг он позвонил.

– Хэлло, Мария, are you ready? Я прилетел. I wait you возле Дома архитекторов. Вольдемар Персиц – импозантный gentleman в длинном черном кашемировом пальто и черной шляпе, а в руках у меня трость! Я распахну пальто, чтоб видно было мой желтый галстук, костюм – «тройка» and solid bag из черной кожи водяного буйвола. Okey?

– Не надо ничего распахивать! – я радостно кричу. – А то вы простудитесь. Я вас и так узнаю – по трости.

– Если он в буйволином портфеле привез из Голливуда большие деньги, – напутствовал меня Кеша, – я тебя встречу. Одна не ходи. Мало ли, кто-нибудь увидит, отнимет. Знаешь, какие бывают – искатели легкой наживы?

И на всякий пожарный велел мне надеть его куртку с большим внутренним карманом.

Был конец марта, солнце, гололед, все такое яркое, глаза слепит. Нигде ни одного темного уголка, повсюду грязь выступила! Надо же, я и не заметила, как наступила весна. Два с половиной месяца корпела над сценарием, не поднимая головы. Зимой Москву завалило снегом, совсем как в детстве, когда в Елисеевский магазин по улице Горького бабушка везла меня на санках, и голубые сугробы высились над моей головой.