Роман с Луной

– Как бы таких великих подвижников, как наши Маруся с Кешей, пышущих перспективами, подающих надежды которую двадцатку лет, – заметил мальчик, – не отнесли ко второй категории…

– А вот я у этих подвижников, – говорит Фима, – давно собирался спросить, но все как-то не решался. Вы пенсию-то планируете получать? Ведь пенсионный возраст уже не за горами… В прежние времена у писателей и художников шел стаж в творческом Союзе. А теперь?

– Нам с Марусей пенсия не светит! – гордо произнес Кеша, сияющий и невозмутимый, как всегда. – Нам нужно заботиться о своем здоровье и творить. Художник, который собрался на пенсию, – в этом есть что-то курьезное!..

– Подожди, – заволновался Фима. – Со старостью порой приходит немощь и недуги. Пускай художник получает пенсию, и…

– …и наконец засядет за картину, о которой мечтал всю жизнь, но писал трактористов и колхозниц со снопами? А вышел на пенсию и занялся абстракцией? Не-ет, если ты художник, – воскликнул Кеша с лихорадочным блеском в глазах, – будь им от начала до конца! Иначе какой ты художник? Это ж герои все! Кустодиев ездил в инвалидной коляске и все-таки писал картины!.. Митрохину было за девяносто, он месяцами лежал в больнице – перед глазами одни пузырьки с лекарствами, и – он рисовал пузырьки до последнего вздоха. Все в них было, в этих его пузырьках – и жизнь, и судьба! Дега – ослеп, не мог заниматься живописью. Он взялся лепить скульптуры. Пикассо – девяносто лет – вообще не помнил ничего, впал в детство, но продолжал писать картины. А Репин – у него была какая-то болезнь рук, так ему кисточки сделали специальные, привязывали к рукам и он рисовал. Да если б все великие художники сидели и раздумывали, какая у них будет пенсия, они бы напрасно разметали свои дни!

– Ну, это единицы, – возражал Серафим. – Есть инженеры, а есть Резерфорд, есть математики, а есть Эйнштейн. Как быть тем, кто не единицы? Что должны делать тысячи других людей, которые изо дня в день профессионально занимаются искусством, но их слава не докатилась до Эрмитажа?

– Не знаю, – сурово отвечал Кеша, – не надо себя готовить к тому, чтобы не быть единицей! Да, есть такие художники, которые неутомимо крутят и крутят эту динамо-машину, вручную, но искра не высекается. И все-таки каждому из них светит надежда на откровение. А если ты настоящий художник, – или на коне ты должен окончить свой путь, или в канаве, или – не дожить до пенсии, или уже к пенсионному возрасту весь ходить в золоте, огнем очищенным. Тогда придет к тебе Держащий семь звезд в деснице Своей, ходящий посреди золотых светильников, и скажет: не бойся ничего, что тебе надобно будет претерпеть, будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни.

– К сожалению, – сказал мальчик, – я вынужден вас покинуть. Я еду на «Сходненскую» в рекламно-производственную фирму. Мне надо заказать световые короба для магазина, название которого я умышленно опускаю, чтобы не оскорбить слух членов вашего нищенствующего братства.

Вот он какой у нас скромный. А ведь благодаря его усилиям все эти мрачные бетонные магазины были оснащены яркими светящимися буквами: огромное «О», потом маленькое «б», и дальше всепобеждающее имя «ЖОРА» в ночи ослепительно сияли на небосклоне каждого микрорайона Москвы, затмевая знакомые созвездия, солнечные системы, млечные пути, а также открытую недавно планету Х-564789, окруженную исключительно сероводородом, названную в честь Фиминого друга «Судья Тарощин», который на девятом десятке предпочел остаться без гроша, зато увековечил свое имя в могучих масштабах мироздания.

Все только и говорили про эти торговые центры, и в прессе уже писали, и даже Лужков приехал на открытие очередного магазина:

– Побольше бы таких «Обжор»! – сказал он.

Теперь они возводят магазин-исполин, где буквы будут пятнадцать метров каждая, кроме трехметровой «б».

– Может, составишь мне компанию? – спрашивает у Кеши мальчик. – Как художник – художнику? Помог бы выбрать шрифт, придумать композицию? Чего дома-то груши околачивать?

– Ладно. – Кеша неторопливо откупорил бутылку чилийского красного. – Монахи не обязаны воздерживаться от вина, – сказал он, наполняя стакан, – но они должны воздерживаться от суеты!

Иннокентий вышел на балкон посмотреть, какая там погода. Был месяц май, все в цвету, но северный ветер гнул высоченные липы у нас во дворе, шелестел большими и нежными майскими листьями.

– Немного красного вина, немного солнечного мая… – продекламировал Кеша, пригубив чилийское красное, открыл шкаф и начал копаться на верхней полке.