Роман с Луной

К Луне никто не проявлял интереса. Публику привлекали разные фрики, девиантные личности, сумасброды. Вниманием телевизионщиков полностью завладел Борька Мордухович со своим неизменным фокусом – он привязал газовую горелку между ног и голый, в шапке Деда Мороза, бегал по пляжу, обдавая всех природным жаром своего пламени. Некоторые запускали из штанов петарды, некоторые просто ходили без штанов.

У газетчиков самую большую популярность снискала инсталляция Пономарева – ржавый корабль, стоящий на приколе: там наливали, и наливали основательно. Как только кто-нибудь из журналистской братии поднимался на мостик, к нему выходил стюард с подносом, где плескались в бокалах муранского стекла виски, шампанское, водка и соки. Про эту работу написали все газеты. Бокалы украли на второй день.

А вот Кешину Луну никто не заметил. Пока светло – ее не видно, а в вечеру, когда окончательно стемнело, она отчаянно засияла – но и зрители, и художники были такие пьяные, что подумали – настоящая. Ни один журналист с микрофоном или видеокамерой, да хотя бы с тощим блокнотиком, не приблизился к Иннокентию. Не подкатил ни один бизнесмен. Босоногие братья художники в соломенных шляпах с обвисшими полями, не оборачиваясь, проносились мимо, даже Борька Мордухович – и тот вернулся к своим папиросам и разговорам об экзотических странах за бутылкой вина в кабаке.

Только Фрэнк Синатра, спавший неподалеку, открыл глаза, вдруг смотрит – над ним сияют две луны (вторая как раз выглянула на миг из облаков), причем в разных фазах. Фрэнк даже перекрестился.

– Ни хера себе! – сказал он удивленно и опять заснул. У кромки леса горели желтые огоньки, двери и окна ресторанов были чуть приоткрыты, оттуда слышались музыка, голоса, неслись неаполитанские песни, кто-то перебирал унылые струны.

Лужайки опустели, дальние березовые рощи погрузились во мглу, в зарослях боярышника и барбариса гасли долгие подмосковные сумерки. Защелкал соловей. Пахло вечерними цветами, ночной фиалкой, медуницей и такой есть цветок – табак. Он особенно нравился Кеше в детстве у мамы в огородике на Урале. Сыро стало, свежо, какой-то вдруг заклубился по волглой траве туман. И в густой листве заквакали древесные лягушки.

– Все, – сказал Кеша мальчику. – Это провал. Они вообще меня как деятеля искусств не воспринимают. Даже виски никто не попотчевал. – И, закинув голову, подперев подбородок, устремил взгляд ввысь на свою персональную Луну, а она пылала в кроне сосны, чуть ли не за облаками, отражаясь янтарным светом в Клязьминском водохранилище.

Запах дыма от плиты деревенского ресторана смешивался со вкусом ветерка, плеском прибрежной волны. Кверху дном лежали на берегу разноцветные яхты «оптимисты». В приколоченные к причалу автомобильные покрышки торкались голубыми носами «Скоморох» и «Снарк», тяжелой мачтой качала крейсерская яхта «Аралия», четко очерченные, словно гравюры.

К этой флотилии Коли Елкина в свете нашей Луны бесшумно приближался благородных очертаний призрачный корабль длиною футов восемьдесят от носа до кормы, немного сплюснутый с боков, словно его только что откопали из могильного кургана в Ютландской Долине Королей. Изогнутая голова змеи и резьба украшали горделивый нос корабля, пенилась вода под ударами сотен весел, пронзающих синюю гладь…

Кеша меня потом уверял, что доски обшивки уложены были внахлест, а щели законопачены паклей из шерсти. Еще он заметил, как поблескивали надраенные железные заклепки, но подробнее не мог рассмотреть ничего.

– Дракар викингов, – из темноты подал голос мальчик. – И ход у него, кажется, первосортный. Интересно, каков тоннаж? Бери свою Луну, Кеша, взойдем на корабль, поднимем наши пурпурные паруса и отправимся уже наконец покорять страны и народы. В поисках наживы и плодородных земель мы будем повсюду сеять смерть и разрушения, мы вынудим с тобой трепетать Европу и поставим на колени этот мир. Они еще пожалеют, что не воздали должное могучему полету твоего воображения. Огнем и мечом мы заставим их положить к твоим ногам все свои сокровища, римское золото и арабское серебро. Поторопись, я вижу, там замаячили знакомые силуэты Харальда и Свейна.

И правда, в сумраке на корабле зыбко нарисовались два рослых человека, явно из породы викингов, известных своим боевым искусством, сребролюбием и несгибаемой верностью долгу. Они прохаживались взад-вперед, словно кого-то поджидая.