Роман с Луной

– Ладно, – сказал он, – давай так: вечером, когда мои клиенты сидят за столиками на причале, ты во-он оттуда выплываешь на лодке с месяцем – и показал на ивы вдалеке. – Медленно движешься вдоль берега. Им сносит башни. А ты проплываешь и прячешься в тех камышах. Потом – обратно. И так три часа: туда-сюда. Тысяча рублей – идет?

– Идет, – согласился Кеша.

Сутки он просидел неподвижно, скрываясь от посторонних глаз. А к ночи надел широкое, легкое пальто дяди Эфраима с костяными пуговицами, надвинул на глаза шляпу с волнистыми полями и, растянув электрический шнур на всю длину, вдвоем с Андреичем (тот попросился в ассистенты), взгромоздил месяц в лодку, которую выдал Газик.

Скрипнули уключины. Мирные и спокойные, Кеша с месяцем вынырнули из ветвей плакучих ив.

Лунная дорожка выстелилась от борта лодки и коснулась дощатого причала, где расположились на веранде посетители ресторана «Хрустальный звон», придвинув к себе поближе сигары и виски.

Музыка стихла. Разговоры умолкли. Запредельное безмолвие охватило мир. Кто-то от неожиданности уронил вилку, и этот шум показался оскорбительным для такого момента.

Вдруг запел соловей, будто Газик и ему пообещал гонорар.

Все-таки удивительно, как он, простой директор ресторана, сумел своим орлиным оком проникнуть в самую суть Кешиного искусства…

Газик тоже поддался очарованию этой сцены, будто нарочно созданной для какой-нибудь Венеции, где тот пока не бывал, но собирался с семьей на Indian summer. За служебным столиком запивал он пивом сэндвич с красной икрой, одним глазом пристально глядя на плывущего к неведомым горизонтам Иннокентия, а другим наблюдая за окаменевшими посетителями «Хрустального звона».

Кеша плыл медленно, не отдаляясь от берега, на расстоянии человеческого голоса, чувствуя себя человеком, которому нечего терять, убежденным в своей уединенности, проигравшим в споре с жестокой судьбой. Так плывут в нерожденное, непреходящее, вечное, незыблемое, труднодостижимое для несовершенных.

Внезапно стряхнув оцепенение, люди повскакали с мест, хлынули к бортику. Тайная дрожь пробирала до самых печенок всех, кто теснился у края причала. Повара и официанты бросили кастрюли, тарелки, сковородки и выбежали из кухни на веранду, ибо ничто не предвещало событий подобного размаха.

Потрясенные вездесущим Бытием, они провожали взглядом неторопливо плывущих Кешу с месяцем, пока лодка не скрылась в осоке и камышах, растворившись во мраке.

Тут народ на веранде, словно ослепленный коллективной галлюцинацией, возопил:

– Браво!

Буквально обезумев, клиенты стали заказывать еще выпивки, закусок и мороженого дамам. Свет Кешиной Луны, озаривший ночь, выхвативший из темноты прибрежные тополя, дыхание трав, движенье облаков, благотворно повлиял на выручку. Газик был очень доволен.

Лодку в камышах поджидал астроном Андреич. Он подтянул ее к пристани, и Кеша ступил на берег. Там уже горел костерок, вокруг него грелись старики с косматыми седыми головами, белеющими во тьме, как гималайские вершины, – явные приверженцы одной чаши, одной трости и одного одеяния. Кеша залюбовался их отрешенными лицами, освобожденными от времени.

– А вот и наш друг с Луной! – обрадовался Потеряев. – Знакомьтесь, Иннокентий, мои собратья: Сердюков, бард и менестрель, человек блаженной свободы и безграничной чувствительности.

– Виктор Борисович, – солидно произнес Сердюков, настраивая гитару. – Можно просто Витька.

И запел:

– Налей мне рюмку,
Роза, я с мороза…
И за столом сегодня
Ты и я…

– А это Йося Мерц, бывший директор киностудии «Союзмультфильм».

– Очень приятно, – сказал Кеша.

– Поздравляю! – Иосиф Соломонович пожал ему руку. – Я, собственно, и сам не чужд изобразительному искусству. В моем возрасте уже все не важно, а вот Художникам Творящим – для них много значит, чтобы кто-то дернул за пуговицу и сказал: старик, а ведь ты гений!

На бревнышке старушка с буклями и золотым бантом вязала крючком берет, посверкивая на груди брошью, изображающей чайку в полете. Бабушку звали Коммунара.

Потом еще подвалила публика из отошедшего в мир иной пансионата престарелых. Около костра стоял походный столик с водкой и салатами, пластиковые тарелки, одноразовые стаканчики. В зарослях болотных трав Газик велел устроить угощение для Кеши, а добрый Потеряев созвал этих старых оборванцев.

– Они нас не объедят, тут всем хватит, – говорил он радушно, напоминая пса Пифа, который приютил окрестных дворняг в своей будке, а сам остался под дождем на улице.

Все дружно выпивали и закусывали. Увидев Кешу, они радостно приветствовали его пьяными выкриками.

– Банкет – на халяву, как сейчас говорят! – воскликнул осанистый такой, рослый старик с палкой в поддевке из бурого сукна, из-под нее выглядывала потрепанная тельняшка времен Первой мировой, а на руке у него красовалась татуировка с изображением якоря.

– Хорошо! – Он блаженно жмурился, закусывая очередную стопку маринованным огурчиком. – Бухаешь, кайфуешь!..