Роман с Луной

Второе: категорически запрещается вступать в разговоры, позволять до себя дотрагиваться, заглядывать тебе в глаза, декламировать стихи и петь тебе песни.

Третье: не подавай виду, что у тебя в карманах деньги! Перевозить большие суммы надо беззаботно и весело, как будто едешь на дискотеку или возвращаешься с военных сборов.

Форма одежды: перевозчик денег должен быть одет бедно, но аккуратно.

N.B: НЕ спать в метро с большими деньгами!!! Фима прочел в газете, что современный жулик оснащен специализированным детектором, который сквозь сумки и портфели на любом расстоянии определяет наличку…»

Однажды, словно стартовый выстрел, прозвучало:

– Все собираемся сортировать листовки и вычитывать рукописи перед сдачей в издательство. Завтра будем покупать книгу.

«Книга» – квартира. На абордаж! – как говорили матросы.

Первой в подземке с деньгами оказалась я. Пять «снопов» у нас дома были обернуты в фольгу для запекания курицы, сложены в рюкзак, а сверху для конспирации накрыты клубками шерсти и вязальными спицами.

Я вошла в вагон, села, достала спицы и начала вязать шапочку, являя пасторальную картину интеллигентной женщины среднего достатка.

Напротив меня спал пьяный мужичок, бомж – не бомж, на вид, скорее, безработный инженер. Вдруг он поднял тяжелые веки, наши взгляды встретились, что уже само по себе категорически запрещено «памяткой». Я хотела немедленно отвести глаза, но тут его лицо окрасилось богатейшей гаммой чувств, какая только доступна полностью потерянному в жизни человеку, к тому же крепко выпившему.

Безудержной мимикой он дал мне понять, что потрясен, восхищен, даже в некотором роде обескуражен моей красотой. Восторг придал ему силы. Он встал, пошатываясь, сделал пару шагов, склонился надо мной и зашептал:

– Кто ты, прекрасная незнакомка?

Своим вопросом он молниеносно лишил меня бдительности. Да, человек немного выпил, но не в стельку же, в самом деле, кожаная куртка хотя и старая, но благородно поношенная, запах – всего только перегара… Ничего отталкивающего, а вопрос сформулирован грамотно и утонченно.

Я невольно почувствовала к нему расположение, однако, памятуя о втором пункте «памятки», отмахнулась, мол, отвали, не приближайся. А он, как Чаплин в «Огнях большого города», изумленно:

– Ах, ты немая?.. Ну что ж, ладно, ничего, – бормочет этот человек с немыслимым состраданием. – Но ты немая и глухая? – он заорал мне прямо в ухо.

Я говорю ему:

– Держите дистанцию.

Ах, до чего он обрадовался, что у меня все, как у людей:

– Боже мой! – вскричал. – Я хочу, чтобы ты была моей! Только моей и ничьей больше! Ты вяжешь? Лишь одна моя мама умела это делать! О, моя мама! Где ты была все эти годы? – воскликнул он, воздев руки к потолку, и страстно зашептал: – Я тебе не смогу дать свой телефон. У меня его нет. Но твой я запомню или запишу на ладони! – И с этими словами опустился на колени и начал осыпать мои руки поцелуями.

В общем, когда я встретилась в метро с Иннокентием (он вез еще двадцать пять «снопов», только-только взятых из банка) и с гордостью поведала ему о впечатлении, которое произвожу на мужчин, он побледнел и спросил с ужасной тревогой:

– А ну посмотри, на месте ли «снопы»?!

К счастью, как я и предполагала, этого человека интересовала я, а не мои деньги. Тогда Кеша выхватил из кармана спиртовые салфетки и обтер меня с ног до головы, причем особо тщательно тер мои губы и даже зубы!..

Тем временем Рита в лимонном берете – одна (Фиме как раз позвонили, и он разговаривал про футбол) – отправилась снимать со своего спецсчета «Осень патриарха» в сберегательном банке сто тысяч рублей, шокировав служащих, поскольку утрачивала при этом какой-то огромный процент.

– Не надо сейчас ничего снимать, – взялась ее предупреждать кассир, – в середине декабря у вас будут проценты!.. Не снимайте!

Тут без содрогания нельзя представить дальнейшую сцену. Рита замешкалась у окна, за ней выстроилась длинная очередь, и, чтобы объяснить свой абсурдный поступок, она обратилась к этим недовольным людям с увещевательной речью:

– Понимаете, раз в жизни такое бывает. Вы уж извините, что со мной долго возятся! Надо снять весь вклад – внучеку квартиру покупаем… – Словом, она вела себя как профессор Плейшнер перед провалом: была рассеянна, заговаривала с каждым встречным и слушала пенье птиц. А когда с сотней тысяч в ридикюле она приблизилась к своему подъезду, оттуда вышли два типа в черных шапочках. Один сказал Рите:

– Бабуля, привет!

А она им ответила как ни в чем не бывало:

– Привет, мальчики!

И, одинокая, не обремененная сопровождающими лицами, впорхнула в полутемный подъезд. А эти двое – галантно придержали ей дверь.

Только наша Тася абсолютно молча и сосредоточенно возила «снопы» на «сеновал» и уезжала за новыми и новыми «снопами», которые хранились в разных банках столицы. Она вытаскивала деньги из внутреннего кармана красного пуховичка, складывала на стол и снова пускалась в путь на тонких шпилечках – цок-цок-цок, ни слова не говоря, заглядывал ли ей кто-нибудь в глаза по дороге в банк и обратно, читал ли стихи или пел песни.