Романс о великих снегах

Парень поднялся. Плоский живот почесал.

– Отец! А как насчёт картошки дров поджарить? Ничего не найдётся? Я третий день на голодном пайке.

Артамоныч тоже поднялся. Оглаживая бороду, посмотрел на реку.

– Ну, пошли, гостем будешь. Незнакомец перехватил его взгляд. – Ждёшь кого-то?

– Жду. Возле моря погоды. – Старику не понравилась эта внимательность, настороженность парня. «Ишь, глазастый какой! – удивился Артамоныч. – Как это он подкатил на моторе так, что я не услышал? Или нет никакого мотора?» Неторопливо шагая к дощатой избушке, притулившейся на краю травокосной поляны, старик ещё раз глянул в ту сторону реки, откуда обычно появлялась лодка с «золотою рыбкой» – внучкой.

* * *

В деревенском доме с вечера загадывали встать пораньше, да только где там – городская «барыня» заспалась на пуховой перине. И хотя Ильинична на ногах была с семи часов – не хотела будить Оладушку; по дому ходила на цыпочках, а более того – копошилась в летней кухне, стряпала, варила всё, что внучка любит.

Пока позавтракали, пока собрались – солнце уже припекало, прибирая туманы в низинах, выклёвывая зёрнышки росы. Беспечные птахи вызванивали по берегам, рыба иногда резвилась около дощаника, медленно идущего вниз по течению. – Ишь, ты, – наблюдая круги на воде, говорила Ильинична, – жених какой. Лада сидела за вёслами.

– Где, какой жених? Бабуля, ты о чём?

– А вон, смотри, какой там жеребец толчётся. Таймень, однако.

Внучка усмехнулась, глядя на тёплую воду, в которой опрокинуто плыли облака и проносились, как чёрные молнии, ласточки-береговушки.

Добираться до покосов нужно было через речку Беседиху, потом через Бобровую протоку, пахнущую протопленой баней.

Протока местами запружена – поваленный осинник преет, берёзы, многочисленные водоросли.

– Бобры точат зубы, – рассказывала Ильинична. – Пилят пилят. Скоро тут совсем не продерёшься к нашим травокосам. – А где же? Как тогда?

– У деда спросишь. Он по каждой старице с закрытыми глазами проплывёт. Рыбак такой, что аж трясётся над поплавком. А мне так рыба – даром не нужна. Ты не устала, внучечка, вёслами ворочать?

– Нет. Мне нравится.

– Ну, слава богу. А то давай на переменку будем. – Спина-то не болит, бабуля?

– Нет, расходилась.

В Бобровой протоке пришлось хорошенько орудовать вёслами – стволы расталкивать. Белая кувшинка зацепилась – корневище длинное, как веревка.

– В этой кувшинке, – внучка снова стала «просвещать», – крахмала ничуть не меньше, чем в картошке.

– Ну? – улыбаясь, Ильинична покачала головой, подвязанной серым платком. – А мы зачем-то горбимся на огороде с нашей картохой.

Они посмеялись. Впереди, в густой тени деревьев, туманная дымка таилась. Ветерок выволакивал дымку – местами скрывал берега. Да тут ещё и солнце постаралось – прямо в глаза Ильиничне светило, мешая смотреть, куда лодка плывёт. В общем, когда причалили они, старуха пребывала в некой растерянности. А внучка пищала от радости, когда вышла на берег.

– Ой, как тут здорово! Как много бабочек!

– Погоди! – встревожилась Ильинична. – Мы, кажется, не там прибились. Где избушка-то? Не видишь?

* * *

Дощатая избушка на покосах – будто избушка на курьих ножках из русских сказок. Внешний вид неказистый, зато внутри порядок, чистота – старик это любил. Домотканый половик пестрел возле порога. Скатёрка на столе блестела жёлтым солнечным блином-пятном. Печурка в углу – опрятный, приземистый камелёк. Сушёная рыба, укрытая марлей, висела под потолком. Иконка сусальным золотом мерцала на стене. Фотография внучки.

– Красиво жить не запретишь! – Парень усмехнулся. – Хорошая дача.

– Да какая там дача… – Старик присел на табуретку, но тут же встал. – Подожди, я мигом.

Почекутов дошёл до ближайших берёз на взгорке. Нагнулся, поднял за кольцо деревянную крышку – повеяло погребом. Старик достал плетёный туесок с провизией, повернулся – и чуть не выронил.

Парень – ловкий, бесшумный как зверь – стоял возле него и ухмылялся.

– Держи! – скрывая недовольство, Артамоныч протянул корзинку. «Ишь, проследил, варнак. Не доверяет».

Забрав туесок, парень понюхал, закрывая глаза и представляя райское блаженство.

– Где дача, там и передача. – Он прицокнул языком. – Лафа!

В избушке парню тесновато – высокорослый. Первым делом он скинул помятую соломенную шляпу, едва не цеплявшую за потолок – обнажилась крупная, коротко стриженая голова, на которой светлыми полосками проступали шрамы.

– А почему в избе не вырыл погреб? – спросил он, располагаясь за скрипучим столом.

– Вода. – Старик под ноги посмотрел. – Вода тут шибко близко. Впору колодец копать.

В принесённом туеске оказалось много съедобного добра: картошка, сало, отваренная курица, перья лука, яйца.

– Как в хорошем кабаке. Одного лишь не хватает… – Парень звонко щёлкнул пальцем по кадыку. – Как насчёт этого?

– Выпить, что ли? Нет, сынок. Не потребляю.

Быстро набивая рот кусками, едок едва не подавился. Покашлял. Прожевал.

– Кержак? – приглушённо выдавил. – Не пьешь-то.