Романтическая комедия

Когда мы с Ноа начали переписываться – даже до того, как он объявил, как сильно мне доверяет, – я установила для себя правило: не пересылать сообщения и не делать скриншотов. Конечно, я в общих чертах все объяснила Вив и Генриетте и, конечно, пространно рассказала им обо всех-всех своих чувствах, но не могла ничего показать и не могла поделиться личными подробностями, которые мне доверил Ноа.

– А вдруг из-за того, что я пишу скетчи о диарее и противных запахах, он посчитает, что я и в жизни не скрываю диареи и противных запахов?

– Вряд ли он настолько недалекий.

– Но мы такое не обсуждали!

– Да ну? Писали длинные романтичные письма о своих желаниях и душевных порывах, но не коснулись этой темы? Быть не может!.. Ладно, слушай. Как выйдет какашка, только она коснется воды, ты сразу смывай. Наверное, придется несколько раз смывать, зато она не коснется унитаза и ты не провоняешь ванную.

– Правда?

– Мне кажется, совет не пригодится, у Ноа наверняка особняк с кучей ванных. Я-то так поступала, когда приходила к парню с квартирой-студией, а ты явно будешь какать в полумиле от Ноа.

– Какать под одной крышей с парнем, который тебе нравится, – это состояние души. А вдруг я приеду, а он такой: «Я очень ценю нашу крепкую платоническую дружбу»?

– Платонически пожми ему руку, пожелай всего хорошего, сними хорошенький домик на пляже и зарегистрируйся в «Тиндере». – Таймер на плите запищал, и подруга добавила: – Раз он в открытую сказал, что ты ему нравишься, вряд ли и этот совет пригодится.

– Яйца готовы?

– Яйца готовы. Следи за дыханием и держи меня в курсе.

Только пять часов спустя, в городе Флагстафф штата Аризона, я сообразила, как следовало ответить на фразу Ноа «Я ни на что не намекаю». Надо было сказать веселым тоном: «А намекай!»

Согласно моему телефону, заправочная станция в Канога-Парке, штат Калифорния, находилась в десяти с половиной милях и двадцати четырех минутах езды от дома Ноа. Было чуть больше пяти по тихоокеанскому времени; стояла сухая и солнечная погода, двадцать три градуса. Заправочная станция мало отличалась от торговых центров в Канзас-Сити, если не считать пальм по обе стороны дороги. Наполнив бак и шагая ко входу в магазин, я вся тряслась; сердце колотилось. Я волновалась, когда мы с Ноа в первый раз говорили по телефону и созванивались по «фейстайм», теперь же эти случаи казались просто ерундой. Бога ради, до Ноа всего десять с половиной миль!

У порога магазина я надела маску. Нашла туалет, от души пописала, рьяно вымыла руки и поставила косметичку на тумбу (зараженную? свежевымытую?). Сняла маску, почистила зубы раза в три тщательнее, чем обычно, прополоскала рот средством в миниатюрной бутылочке, купленной в аптеке в Канзас-Сити, нанесла на губы бальзам и вновь надела маску. Руки тряслись так, что я чуть не промахнулась, пытаясь намазать подмышку дезодорантом. Кого-то я сама себя напоминала… Ах да, Конфетку во время грозы.

Я заранее решила полностью переодеться, даже нижнее белье сменить – особенно нижнее белье. Переодевалась я в кабинке, стоя на кроссовках и стараясь не коснуться ногами в носках пола. Натянув свою любимую, самую красивую черную футболку и укороченные джинсы, я сняла носки и влезла в черные сандалии, окончательно завершая волшебное превращение. Ноги не сказать чтобы ужасно вспотели, но и особой свежестью не отличались. Я решила протереть их антибактериальными салфетками уже в машине.

Все, оставалось только встретиться с Ноа. Я еще раз оглядела себя в зеркале туалета и впервые за много лет вспомнила слова мамы, когда она узнала о фразе Эллиота про романтику комедии и романтику романтики. «Вот говнюк высокомерный, – сказала тогда она. – Обещаю, когда-нибудь ты найдешь любовь, которой заслуживаешь; возможно, в самое неожиданное время и не так, как ожидала».

Проходя мимо холодильников с газировкой, холодным чаем и водой в бутылках, я замерла. Неужели почудилось? Я усмехнулась под маской. В магазине тихо, но четко звучал кавер на «Июльскую страсть».

Каньон Топанга и правда оказался безлюдной глушью; в других обстоятельствах его первозданная красота меня бы успокаивала. Извилистая двухполосная дорога напоминала скорее проселочную, хотя до центра Лос-Анджелеса оставалось менее часа езды. Шоссе вело вдоль скалистых гор Санта-Моники с одной стороны и крутых спусков с другой, мимо зарослей чапараля и скоплений песчаника, мимо редких домов, построенных на зеленых склонах. Повернув на юг, я впервые увидела туманную бирюзу Тихого океана.

Через пятнадцать минут я резко свернула направо. Сердце колотилось так сильно, что еще чуть-чуть, и можно в больницу. Затем появилась каменная стена, ворота и подъездная дорожка за ними; она тянулась вверх по холму, поросшему кустарником и деревьями, скрывающими дом. Пытаясь подъехать к домофону, я промахнулась от волнения футов на пять. Отъехала и попробовала еще раз. Вытянув левую руку из окна, нажала серебряную кнопку и услышала голос Ноа, а не слуги:

– Привет, Салли. Ворота сейчас откроются.