Я уходил домой от Холидей, живущих на Чейни- Уолк. У них было многолюдное и очень скучное, по обыкновению, собрание. В полутемном холле меня кто-то окликнул и спросил, не иду ли я по направлению к Мейфер. Голос принадлежал человеку моих лет, около пятидесяти, приветливому и вежливому, что является редкостью в наши дни небрежных манер и, если можно так выразиться — манерной небрежности; это был человек, который давно превозмог свою застенчивость при встрече с незнакомыми и был лишен той убогой самоуверенности, что делает невозможным сближение с людьми. Одним словом, культурный и приятный человек, думал я. Но я был в довольно скверном настроении в тот вечер. И когда мы вышли из дома, я слабо оправдывал любезное приглашение на совместную прогулку моего компаньона. Мы заворачивали за угол кинч-Род, когда он возобновил разговор, который совсем было замер, благодаря моим сухим полу ответам. Он отрывисто сказал:
— Глубоко трагично это дело, Кэрю!
Я совершенно очнулся.
— Что! Вы разве знали ее? — спросил я, и мне сейчас же стало неловко за свою неотесанность.
— Так, слегка, — осторожно смягчил он мой вопрос, потом повернулся ко мне и сказал доверчиво: — Но совершенно достаточно для того, чтобы быть страшно пораженным избранным ею способом смерти. Бесцельная, безрассудная и, конечно, бесполезная жизнь, но жизнь все-таки удивительная и может быть прекрасная. И после такой жизни умереть, как обанкротившийся мот на пятнадцатом этаже Манхэттенского небоскреба!
Неожиданная горечь в его голосе заставила меня остро всмотреться в него, но он был проворнее меня и, моментально оправившись, взглянул на меня с открытой и милой улыбкой, которая умаляла его невольную и наивную серьезность. К тому времени я совершенно отделался от своего плохого настроения и был сильно заинтересован. Я ждал.
— Интересно то, — сказал он после небольшого молчания, что когда я прочел в газете о ее самоубийстве, я не столько думал о ней, как об одном инциденте, который произошел со мной благодаря знакомству с нею, — много лет тому назад… Я вам не очень надоедаю?
— Каждое сказанное вами слово сокращает нам дорогу, — быстро ответил я. Как редко случается облечь правду в багрец и льняные одежды!
— Итак, — мягко продолжал он, — в связи с именем Консуэлло мне вспомнилось происшествие, в котором простой знакомый, почти чужой человек, оказал мне большую услугу, чем ближайший друг. Я его никогда не видел с тех пор; мне не пришлось поблагодарить его или проклясть (я вам все объясню) за его неожиданную помощь в этом действительно тяжелом случае. Но я не могу рассказать об этом происшествии, не коснувшись общей обстановки, потому что происшествие само по себе почти ничего не значило, — просто шутка, игра судьбы. Окраску этому случаю придает как бы это сказать?.. — незавершенная страсть. А центральной фигурой была Консуэлло Кэрю, какой я ее знал двадцать лет тому назад.
Я встретился с ней как-раз после того, как она вышла замуж за моего друга Тристам Кэрю. На вид ей было лет двадцать; лишенная всякого скороспелого молодого жеманства, она была более развита, более закончена, чем молодые женщины ее лет, с которыми мне приходилось встречаться. Но определенного в ней был только цвет лица. Она совсем не напоминала бы «девушку», если бы не ее свежесть, цвет кожи и вкус к жизни. Какой изумительный вкус к жизни! Она никогда его не утратила, не могла бы утратить, — эта черта составляла самую сущность ее. Я думаю, что если бы мы узнали секрет ее последней необдуманной глупости, она каким-то образом приобрела бы в наших глазах ореол энтузиазма, но ради чего, ради чего? Тристам Кэрю был одних лет со мной. Мы были друзьями в школе и вместе поехали в Бальоль. Мы вернулись за несколько месяцев до того, как он потерял голову и женился на дочери местного пастора, красавице Консуэлло Трент. Я в то время жил в Лондоне, и был слишком занят, — чем, теперь не помню — чтобы поехать погостить к нему в Уилтшайр, и, таким образом, я никогда не видел ни его, ни ее в состоянии, «помолвленных». Но я старался представить себе его в этой роли и очень потешался при этом, так как Тристам определенно не подходил к роли жениха или мужа. И, посмеиваясь, я немного беспокоился, так как был очень к нему привязан. Окончится ли все это счастливо?